Маша зажала руками нестерпимо ноющие виски, ее терзала боль и тошнота. Если так пойдет дальше, то возможно… Нет, нет, ведь она столько раз помогала другим женщинам - преодолевать такие барьеры и снова строить семью. Она сама выбрала Сержа, это было ее свободное желание, на этот раз все по другому. "А вдруг нет?", – этот предательский вопрос сводил девушку с ума. Паническая атака, вот как называется ее состояние. У этой примитивной дикой потребности бежать и забиться, как можно дальше, было название. Ольшанская попыталась глубоко дышать, возможно ли, чтобы страхи прошлого оказались сильнее ее любви? Закрыв глаза, она прибегла к приему, который всегда действовал безотказно: вспомнила и представила себе время, когда считала, что Сержа в ее жизни уже никогда не будет….Эта боль оказалась во сто крат сильнее всех разрушенных надежд, понесенных утрат и обид.
-Милая, почему ты не спишь? – раздался позади знакомый любимый голос, голос, никогда не переходящий на крик.
В свое время эта уникальная особенность Сержа и притягивала и пугала ее, он предельно четко умел контролировать свои эмоции. С одной стороны иногда ей так хотелось пробить его броню, но с другой…. Боже упаси, еще раз столкнуться с разгневанным, вышедшим из себя мужчиной, вторых подобных отношений ей просто не пережить.
Она резко развернулась, приникая к нему, растворяясь в его силе и уверенности, силе, никогда не направленной против нее. Его руки мягко легли ей на талию, словно позволяя привыкнуть к себе, потом скользнули выше и наконец крепко обняли девушку. Это же Серж - мужчина, которого она хотела с первой минуты, как увидела. Помнится: тогда ей даже не поверилось в такое. Но их близость была совершенно другой, не похожей на… Маша вздрогнула, проглотив комок, подступивший к горлу, и лишь теснее прижалась к любимому. Ей вдруг до острой необходимости захотелось ему рассказать. Чтобы он понял, пожалел или… Нет, жалости она боялась еще больше, никогда она не сможет этим с ним поделиться, его реакция может оказаться отличной от того, чего она ждет.
А Паладина тревожили еще более безрадостные мысли: как бы он не убеждал себя в обратном, но в одну реку все таки можно войти дважды. Именно этим он сейчас занимался, совершенно же ясно и понятно, что дело было не в Лие, а в нем самом. Он опять что-то сделал не так. И Маша, нежная, родная, близкая и желанная Маша, отдалялась от него на глазах, все дальше и дальше. Более того, он чувствовал что ее стали напрягать даже случайные прикосновения. Она отстранялась, замыкалась в себе и искала способ остаться одной. Может быть, причиной всему беременность… Женщина становится уязвимой и порой не может сама понять: что ее тревожит. Но это просто предлог, точно как и с Лией, которая вела себя также, особенно готовясь стать матерью. И итог будет тем же. Вот только едва ли ему удастся пройти через это вновь и не потерять всякий смысл в жизни. Может быть, спросить ее прямо? Что спросить? Эта женщина носила его ребенка и, видит Бог, Паладин не имел понятия сейчас: что происходит у нее в душе, и чего она на самом деле хочет. Внезапно, он заметил, что Маша осторожно запрокинула голову и смотрит ему прямо в лицо.
-Серж,- едва слышно прошептала она, но выражение глаз пронзило молодого человека, словно стрелой, в них была просьба, мольба и безмолвный крик о помощи.
Паладин заставил себя расслабиться и улыбнулся ей, той самой роковой улыбкой, покорившей ее в первый же день в Шератоне.
-Хочешь как тогда? – чуть хрипло спросил он, и в его глазах заплясали зеленые всполыхи, – как в первый раз?
Маша на минуту растерялась, подыскивая ответ на казалось бы вполне обычный вопрос. В тот день, в номере Шератона, они оба были слегка пьяны, по крайней мере ей, чтобы решиться - понадобилось прилично угоститься шампанским, лившемся на свадьбе рекой. Все остальное помнилось смутно, но в памяти четко проступили моменты, от которых ей тогда хотелось малодушно ускользнуть. Она помнила ощущение захлопнувшийся за ними двери и помнила: как обожгло ее первое прикосновение Сержа. Помнила: как попятилась назад, ощутив предательскую панику. Он смотрел тогда на нее также, отстраненным взглядом опытного искусителя, словно бы она была не женщиной, а неким редким предметом искусства, желаемым для утонченного ценителя. Но в какой-то момент любопытство его пристального взора сменилось молчаливым, почти невозможным пониманием. И он, просто скинув рубашку, улегся на кровать, демонстрируя недвусмысленное приглашение, но в ту ночь он почти до нее не дотрагивался. Он позволил ей самой выбирать, распоряжаться, возиться с пряжкой на ремне. Он только помогал и направлял. Если бы Маша не так отчаянно топила свой страх в волшебных пузырьках, она бы не осмелилась, ни за что. И лишь какое-то время спустя ей стало понятным: по другому она бы просто не смогла, Серж не взял ее, он отдал ей себя, и разница оказалась ощутимой.