-- Что можно купить на эти деньги?
-- Да все, что только пожелаешь! – он робко протянул руку, глядя на меня, и, предварительно дождавшись моего кивка, взял со стола серебрушку, внимательно рассматривая ее.
-- Вот на эту монету что можно купить?
Он несколько боязливо вернул серебрушку на место и восторженно сообщил:
-- Целую козу можно!
Покупать козу мне пока было без надобности, а вот докупить продуктов я бы не отказалась. К сожалению, хотя Ирвин и знал, сколько стоит картошка, а сколько нужно отдать за крупу, но мерки, которые он называл, были мне совершенно не понятны. Например, за восемь медных лир можно было купить полчетверти картофеля. Я так и не добилась толку, сколько это: четверть. Крупу и муку мерили какими-то непонятными лотами и пунтами. Я только смогла узнать, что лот – это много, а пунт – мало.
Ирвина многое смущало в моем способе ведения хозяйства. Иногда, видя, сколько я работаю, он своеобразно жалел меня:
-- Ить и не лень тебе воду-то таскать днями? На кой каждый раз посуду намывать? Мамка завсегда мокрой тряпкой протирала и другой раз еду накладывала. Зато и воды столько ей таскать не надобно было. А ты все тягаешь и тягаешь. Так и надорвешься раньше времени.
Я как раз присела отдохнуть на минуту, притащив очередной раз воду от колодца. И с неким даже раздражением спросила:
-- Ирвин, ну что ты все время бурчишь? Неужели я хозяйство хуже матери веду?
Мальчишка аж вскочил с пола, где он сидел рядом с Джейд, присматривая за девочкой.
-- Конечно, хужее! Мамка у нас… -- он даже не сразу нашел нужные слова, но, собравшись с духом, выговорил: – Аканомная была! А ты расточительница! Только и смотришь, куда бы еще чего потратить! А как все закончится, – он широким жестом обвел убогую обстановку и «добил» меня вопросом: -- Мы где другое возьмем? Или все вместе голодовать будем?
Я ткнулась лицом в сложенные на столе руки и заревела от отчаяния. Сказывалась и усталость от тяжелой физической работы, и жалость к этому мальчишке: «А ведь он это «голодовать» не просто так вспомнил! Видать, приходилось ему… А я действительно не понимаю, как же дальше-то жить будем?».
Впрочем, рыдать долго мне не пришлось. Дверь без стука отворилась, и в дом вошел пожилой мужчина. Невысокий, пузатый, с клокастой неровной бороденкой. Внимательно оглядев меня и топчущегося рядом Ирвина, хриплым голосом вопросил:
-- Ты, девка, кадысь в город-то к законнику собираешься? А то, гляди, найдутся мудрые люди, уплывет твое наследствие. Тугумент надобно выправить, чтобы все по-настоящему стало! – он значительно поднял к потолку кривоватый грязный палец.
Заметил, что я торопливо вытираю слезы, и почти добродушно добавил:
-- Не рыдай, девка. Чай, ты скоро родней мне станешь, уж я тебя без помощев не оставлю.
По-хозяйски осмотрел жилье, прямо в грязных сапогах прошел в комнату, оставляя на полу мокрые следы, и заявил:
-- Приданое перебираешь? От это молодца! Раз уж я туточки, давай показывай, невестушка, чем тебя родители одарили, – помолчал минуту и ворчливо добавил: – Да хоть бы стаканчик поднеси свёкру будущему за-ради почтения. Окажи уважение, значится…
При виде мужика Ирвин как-то смешался и незаметно скользнул в угол к Джейд, однако беседу нашу оттуда слушал внимательно. Глянув на мое растерянное лицо, метнулся к ларю с посудой и, распахнув, поманил меня пальцем. Мужик тем временем снял и скинул на табуретку старый полысевший кожух и, пригладив кудлатые сальные волосы, утвердился за столом.
Ирвин, тревожно заглядывая мне в глаза, тыкал пальцем в ту самую бутыль, которую я видела еще в первый день, и шепотом говорил:
-- От тут, глянь-кась, с поминок еще осталось… Ты дядьке Кловису-то не перечь…
Глава 8
В огромной, литров на пять, бутыли, которую я вытянула из сундука, обнаружилось на дне с пол-литра мутной, как будто забеленной молоком жидкости. Будущему «свекру» я щедро плеснула в кружку дико воняющей сивухой самогонки. А вот на закуску поставить было нечего: за обед я еще даже не бралась. Однако дядьку это не смутило. Он храбро выплеснул себе в пасть мутное пойло и молодецки занюхал собственным рукавом, даже крякнув от удовольствия и на минутку прикрыв глаза.
-- От то и славно! Как будто бы Христос босыми ножками по душе прошелся! – мужик открыл сразу «замаслившиеся» глаза и, поглядывая на горку монет на столе, одобрительно кивнул, изрекая очередную «мудрость»: – Деньга, она завсегда счет любить! Ну-кась, сообчи-ка мне, сколь насобирала!