Он прав, он снова прав, думал я, и опять возражал себе: но ведь у нас не армия. Почему ученики должны все принимать готовым, из чужих рук, на веру? Почему мы от них требуем, чтобы они были лучше, чем мы сами?
И вот я уже думаю о себе. А всегда ли я поступаю так, как требую от ребят? Нет, не всегда! А почему? Не знаю, почему... А не бывает ли, что я говорю одно, а делаю другое? Бывает! А почему? Можно ли говорить одно, а делать другое? Смотря в каких случаях. В каких же?.. А всегда ли я учу тому, во что сам верю?
— Я считаю, что сейчас самое время поговорить начистоту о тех вопросах, которых коснулся Глеб Бородулин, — сказал я. — Давайте обсудим их по-деловому.
— Нет, не разрешаю, — сказал директор. — О том, как выполняют свои права и обязанности педагоги, мастера, воспитатели, поговорим не здесь, а на собрании педагогов и мастеров. Говорите о непосредственных делах и заботах группы.
Директор был тверд и по-своему прав, снова прав, но непреодолимость директорской воли вызывала во мне протест.
«Я мастер, а не солдат», — думал я с каким-то двойственным чувством досады и облегчения оттого, что директор снял с меня часть ответственности.
Собрание пошло теперь, как оно проходило обычно, по знакомому руслу. Нарушители просили прощения, кто себе под нос, кто во весь голос и даже с некоторой похвальбой, кто дурашливо. Всех прощали. Только Лобову дали строгий выговор. А вся группа обязалась повысить успеваемость и дисциплину. Об этом сказал мой староста, Андреев.
— Мы постараемся подтянуться, — пообещал он за всех.
И тут снова не удержался старший мастер:
— Ну что же, — сказал он. — После такого заявления, думается мне, наш договор следует закрепить на бумаге.
— Вот еще! Зачем это? Опять писать. Вы так поверьте, — зашумели ребята. И я подумал с досадой, что, конечно же, не стоило бы сейчас заниматься формальностями, все устали. Да и вообще, лучше поверили бы просто так.
— Поверить-то мы поверим, но когда на бумаге... — начал старший мастер.
— Ну да, вам легче будет нас упрекать, — бросил Штифтик.
— Зачем упрекать? Напомнить — напомним, — слегка смутился старший мастер.
— Может быть, и в самом деле ни к чему, Виктор Васильевич? — поддержал я ребят. И подумал: «Сколько мы обязуемся, обещаем, уверяем, хотим кого-то обойти, обогнать. Соревнование — ведь это дело чести, это лучшие возможности напоказ. Само что-то должно загореться, а не просто — «надо», и все тут. Пойди разбери, кому что, для чего все это надо. И старший мастер по своей унылой привычке к формальностям убивает в ребятах что-то живое. Лучше бы выступил, распалил, так нет же, тянет свое».
— Непорядок это, Леонид Михайлович. Поговорили, и до свиданья. А так всем будет ясно, вывесим на доску. Твоим стыдно будет не выполнить слово, а другие тоже подтянутся, а то как же!
В общем, все-таки записали мы наши новые обязательства на бумаге, пункт за пунктом.
Ребята сидели теперь разморенные, сникшие, будто они обессилели от борьбы, мол, ладно, мы постараемся больше так не делать... лишь бы побыстрее кончилось собрание и отпустили бы нас по домам. Это же очень трудно — вытерпеть столько уроков подряд. Порезвиться бы, побегать, покричать.
Родители тоже устали. К долгим педагогическим разговорам они не привыкли. Пора по домам. По лицам я видел — они не очень-то верят, что их дети теперь изменятся к лучшему. Жизнь есть жизнь, дети есть дети, и все вскоре пойдет как всегда. У нас полно своих взрослых забот, мы воспитываем, как можем, своих мальчишек и девчонок, мы отдали их вам в ПТУ — вот и учите уму-разуму, и справляйтесь как хотите с нашими детками.
Многие, уже очень многие заспешили домой, а кое-кто и на работу в вечернюю смену.
И все-таки не все разошлись после собрания. Мать близнецов Савельевых, отец Андреева, мать и отец Штифтика обступили меня. Им хотелось узнать все до мелочей. Ждала в сторонке и мать Лобова с какой-то незнакомой мне женщиной. Многие остались подождать меня, всем хотелось побольше узнать о своих детях, только о Бородулине никто ничего не хотел узнать, расспросить, никто им не интересовался. Он сам за себя был в ответе. Вот он что-то ищет у себя под ногами, ходит по коридору туда-сюда. Это ведь меня он ждет.