кроме меня в камере никого не было. И никого по ту сторону решетки. У меня, должно быть,
слуховые галлюцинации.
— Эй, Птенец. Когда ты закончишь с гимнастикой, почему бы тебе не подойти
поговорить со мной?
Гимнастика? Я поняла, что все еще размахиваю руками. Я торопливо спрятала их себе за
спину.
— Здесь. В углу. Тут есть незакрепленный кирпич.
Я пересекла комнату в том направлении, откуда раздавался голос. Опустившись на
колени, я пробежалась руками по стене. Грязь покрыла кончики моих пальцев, когда они
коснулись цемента. В самом низу я нащупала пустое место, из которого вытащили кирпич.
Я растянулась на полу и прижала лицо к отверстию. Оттуда на меня смотрел глаз.
Мой пульс подскочил. Глаз был круглой формы, с длинными черными ресницами,
которые торчали под прямым углом. В школе эти ресницы были бы предметом зависти для всех
девушек. Она могла завивать их, даже прикреплять крошечные бусины. Но здесь, в заключение,
без необходимых инструментов по уходу, ресницы выглядели неухоженными, словно заросший
сорняками заброшенный сад.
— Как так получилось, что я не заметила эту дыру до этого? — спросила я.
— Потому что, Птенчик, — произнес голос, словно я глупая. — До этого я не вынимала
кирпич. Я не собиралась слушать, как скулящий нытик зовет мамочку. Но после того как ты вчера
накрутила девчонок, я подумала, что ты можешь оказаться способной позабавить меня.
Это второй человек, кто принял мои действия за то, чем они не являются. Я не
выкрикивала эти вещи из-за того, что являюсь агрессивной или интересной. Я просто была…
нетерпеливой.
— Почему ты зовешь меня Птенчиком? — спросила я.
— Потому что ты словно птенец, собирающийся свалиться с ветки и устремиться к своей
смерти. Я так всех новеньких девушек называю.
— Кто ты?
Глаз моргнул.
— Можешь звать меня Салли (прим. пер.: Sully — пачкать, марать, опоганить).
— Сэлли (прим. пер.: Sally — существующее женское имя, уменьшительное для имени
Сара)?
— Нет. Салли. Либо потому что я угрюмая (прим. пер.: Sullen — отшельник, бука,
угрюмый, сердитый, надутый), либо потому что я все вокруг пачкаю. Выбери что-нибудь сама.
Голос у нее молодой, так что она и сама, должно быть, не так давно была новичком. Но
тон у нее тяжелый, взвешенный, с той многогранностью, которую дает только пережитый опыт.
— Итак, Салли, когда они позволят мне увидеть мою мать? — Я не хотела видеться с
Джессой. Слишком опасно. Но, возможно, я смогу предупредить мамочку. Дать ей знать, что я
видела Джессу подопытной в лаборатории в будущем, чтобы она могла предпринять
дополнительные меры предосторожности и не дать этому воплотиться.
Глаз закатился вверх.
— Тебе не дадут увидеться с семьей, Птенчик. Это не заключение, ты знаешь. В Лимбо
нет права на свидания.
Да? Моя кожа покрылась ссадинами из-за грубого материала комбинезона, и я живу в
клетке с ведрами для мочи и экскрементов, в которых многие дни идет процесс разложения.
Конечно, это заключение.
— О чем ты говоришь? Что такое Лимбо? — Когда я задала вопрос, я поняла, что уже
слышала этот термин от Председателя Дрезден.
Глаз Салли закрылся, и я увидела линии, испещрившие ее веко, слишком тонкие, чтобы
быть венками. У нее, должно быть, там вытатуировано изображение. Я пододвинулась чуть
ближе, но моя голова заслонила и так тусклый источник света, так что я отодвинулась обратно.
Глаз распахнулся.
— Ты в Лимбо, потому что еще не сделала ничего плохого, поэтому они не могут
признать тебя виновной в чем-нибудь. Но они также не могут отпустить тебя, потому что ты
совершишь преступление. Так что они держат тебя здесь, пока что-нибудь не изменится.
— Но что может каким-либо образом измениться? — спросила я. — Я не могу совершить
преступление, если они заперли меня. Правильно?
Глаз моргнул.
— Может быть, Птенчик. А, может, и нет.
— Что это значит?
Она не ответила. Я ждала целую минуту, но глаз просто продолжал смотреть на меня.
Я попробовала задать другой вопрос.
— Салли, ты когда-нибудь видела, как они используют здесь иглу? Шприц длиной
примерно с мою ладонь, такой, цилиндрической формы?
Эмоция, которую я не смогла распознать, промелькнула на ее лице.
— Да.
Я втянула воздух.
— Когда это было? Что тебе об этом известно?
Она долго рассматривала меня. Моргнула, еще раз, еще.
— Что мне за это будет?
Я не настолько Птенчик, чтобы не знать, что информацию задаром не отдают. Была
только одна проблема. У меня не так много чего-либо, что может стать предметом сделки.
— Хочешь мою бурду? — спросила я.
Она фыркнула.
— Я тебя умоляю!
— Я умею выслушать. Я могу выслушать все, что ты захочешь высказать.
— Даже более убого. Я не говорила, что мне нужен друг, Птенец. А если бы и был нужен,
им не стала бы ты. — Мне захотелось побиться головой об стену.
— Что ты от меня хочешь?
— В этом и проблема, не так ли? — она рассмеялась. — У тебя нет ничего, чего бы я
хотела, — напевая мелодию, которую я не узнала, она поставила кирпич на место.
— Подожди, — сказала я, но было уже слишком поздно. Диалог окончен.
Я пробежалась пальцами по стене. Свободный кирпич не выпирал из стены так далеко как
остальные. Я нажала на него, но он не сдвинулся с места. Она, скорее всего, подперла его чем-то.
Умная девочка эта Салли. Полдюйма делают невозможным для меня ухватить его, давая
ей абсолютный контроль над решением начать беседу.
Вздохнув, я вернулась к противоположной стене. Я должна разузнать все об этой игле,
выяснить, как она попадет в руки к будущей мне, лишь чтобы убедиться, что этого не произойдет
со мной в настоящем.
Что бы Салли ни знала — это остается вне моей досягаемости. И так будет до тех пор,
пока я не выясню, как дать ей то, чего она хочет.
Глава 10
Я легла на спину, уставилась в потолок и постаралась вспомнить все, чему училась на
Основах Медитации.
Вдох через нос. Выдох через рот. Сфокусироваться на простой, замершей картинке из
моего воспоминания о будущем. Волосы Джессы падают на ее плечи, спутанные и не
заплетенные.
На ее плечи. Сколько требуется времени, чтобы волосы выросли на три дюйма?
Достаточно много. Так что не нужно паниковать. Пока еще нет. Я могу разгадать мое
воспоминание. Я могу не допустить, чтобы оно сбылось.
Вдох. Выдох. Попробуем исследовать какую-нибудь зону. Я испытывала мой разум,
растягивая и искажая воспоминание. Пройдясь снова по всей сцене, я сфокусировалась на одной
конкретной детали — плюшевом мишке с красной лентой. Я приблизила изображение, так что
единственным, что я могла видеть, был этот медведь — он пушистый, с белой шкурой, черными,
блестящими глазами, лохматой красной лентой. Затем я изменила ее. Я вложила все свои
ментальные силы в одно изображение: закрученная, голубая лента. Секунду цвет метался между
красным и голубым, но у меня не было времени на то, чтобы увидеть, какой цвет победит,
поскольку меня выбросило из видения.
Милостивая Судьба. Мои конечности были словно спагетти, слишком долго
находившиеся в кухонном комбайне. Я едва не потеряла сознание.
Но у охранников АВоБ были другие идеи. В тюремном блоке проревел звуковой сигнал.
Я подскочила как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя дверь открылась.
Открыто. Я подошла к двери и выглянула. Мы свободны?
Мечтать не вредно. Два крупных охранника стояли в конце коридора, держа в руках