К западу от царского дворца тянулся большой комплекс зданий, включавший в себя северо-восточные городские ворота и цитадель. Все они старше, чем дворец, который поставлен так, что нарушил планировку восточной стороны городских ворот. Эти сооружения перешли к Никмепа от его предков, и он оставил их без изменений; но после него, все еще в период слоя IV, значительные переделки были осуществлены внутри цитадели. О них я скажу позже.
Городские ворота свидетельствуют об ином характере оборонных сооружений по сравнению с укреплениями слоя VII. Маленькая башня (23×23×23 фута), выступавшая на три фута от линии стены, прорезана шестифутовым проемом с единственной дверью, крепившейся не к пилонам, а непосредственно к стенам; внутри башни проход поворачивает два раза направо и затем тянется еще на 15 ярдов между одноэтажными строениями до открытого плаца, лежащего перед цитаделью. Ярим-лимовская большая трехворотная башня не выдержала натиска врагов (возможно, из-за упущений в планировке, о которых мы уже говорили), и строители слоя V, как здесь, так и в юго-западных воротах города, использовали новую систему, при которой люди значили больше, чем дерево и камень (рис. 15). Если атакующие прорывались сквозь единственные ворота — путь им преграждала глухая стена; сдерживаемое двойным поворотом, движение их замедлялось, они должны были двигаться в узком пространстве под обстрелом защитников, располагавшихся на крышах с обеих сторон.
Если они (не более чем по трое в ряд) все же прорывались и выходили из прохода шириной лишь восемь футов, то их встречали все главные силы гарнизона, находящиеся на парадном плацу. Внешне не столь внушительные, новые ворота были спроектированы более разумно, чем те, которые они заменили.
Согласно первоначальному плану, плац представлял собой прямоугольник 30×20 ярдов, но дворец Никмепа, занявший часть его территории, превратил его в неправильный треугольник. На южной его стороне находился тройной проход, ведущий в город; западная сторона треугольника — глухая стена дворца, восточная — фасад цитадели. При такой планировке территория, на которой располагался гарнизон, была полностью отделена от остального города; получался анклав, который можно было удерживать от восставших горожан так же, как и от нападений извне, а в мирное время, когда городские ворота были открыты, каждый входивший и выходивший из города находился под надзором часовых цитадели.
Большая часть цитадели исчезла в результате оголения верхнего слоя холма, но в северо-восточной части цитадели условия были более благоприятны, и, хотя стены поднимались лишь на фут над уровнем пола, детали планировки комнат были ясны.
Фасад, смотрящий на плац, представлял собой двойную стену с небольшими между стенными помещениями; в центре — вход с двойными дверями, поставленными не совсем по одной линии, с прекрасными базальтовыми косяками; отсюда был проход во внутренний двор размером около 14 ярдов с северо-запада на юго-восток (его юго-западный конец невозможно было обнаружить), окруженный крепостными строениями. Когда мы вели раскопки на северо-западной стороне двора, то пришли в некоторое изумление: в крепости странно было обнаружить две большие комнаты типа «зала приемов», расположенные рядом, сообщающиеся друг с другом и снабженные дополнительными помещениями как в «залах приемов» в царском дворце.
Различные строительные приметы (стены, перекрывающие друг друга, нарушения в перевязке кирпичной Кладки и прочее) свидетельствовали о том, что комнаты — не одного времени; одна, по-видимому, была построена одновременно со всем зданием, т. е. в начале слоя V; другую пристроили значительно позднее; добавление этой комнаты потребовало полной перестройки этой части цитадели. Это не было вызвано разрушением старого здания (по крайней мере нет никаких свидетельств этого), но, видимо, потребовалось для того, чтобы приспособить строение для новой цели. Мы не можем точно определить, когда это было сделано (но, очевидно, в период слоя IV), и есть соблазн связать эту перестройку с другой, при которой был поднят уровень плаца и (насколько мы могли установить, хотя и не очень-то надежно) на его покрытие пошли сгоревшие руины дворца Никмепа. В конце концов цитадель также была сожжена, но бесспорно, что это не имело ничего общего с большим пожаром, который разрушил дворец, а произошло гораздо позже, в то время, когда слой IV закончился и на смену пришел слой III; стены форта слоя III возвышаются непосредственно на руинах цитадели слоя IV, но там, где эти стены возведены над дворцом Никмепа, они отделены от него промежуточным полом-площадкой, положенным на сожженные руины, полом, который я считаю современным перестройке цитадели.
Этот факт имеет важное значение для истории того периода. От этого времени сохранилось необычайно много документов, так как кроме сотен табличек, обнаруженных и во дворце, и в комнатах по северо-западной стороне плаца (одна из которых, казалось, служила административным помещением для дворцовых чиновников), мы располагаем уникальными — сведениями, содержащимися в «автобиографии» царя Идри-ми. Но прежде чем обратиться к истории, я должен рассказать о выдающемся скульптурном памятнике, связанном со слоем IV.
Когда мы раскапывали храм слоя I, который был разрушен в 1194 г. до н. э. при вторжении «народов моря», мы обнаружили, что передний двор храма заполнен Предметами, принадлежавшими заключительной фазе существования здания; среди них найден очень поврежденный базальтовый трон, на котором явно должна была помещаться статуя. В комнате, прилегающей к храму, на северо-восток от двора, мы обнаружили Яму, выкопанную в полу и заполненную землей и большими камнями (самый большой весил около полутора тонн), а затем заделанную. Под камнями была найдена поврежденная статуя. Отбитая голова лежала рядом с телом вместе с обломками бороды и ноги; только часть одной ноги исчезла. Статуя подходила к трону, найденному на храмовом полу, так как точно совпадала с вырезанным углублением и, кроме того, части фигуры, которые соприкасались с ручками трона, не были обработаны.
Можно быть уверенным, что статуя находилась на троне до разрушения храма; в результате сильного удара по основанию трона, куда были врезаны ноги статуи, она отвалились, так же как и голова. После разграбления храма кто-то прокрался назад, в порыве набожности собрал все части фигуры и спрятал в спешно вырытую яму в надежде достать позднее. Но город погиб и никогда больше не оправился; человек, который так беспокоился о статуе Идри-ми, никогда не вернулся. Обвалившиеся храмовые стены скрыли от глаз предметы, разбросанные по храмовому полу, и никто не знал о них и не искал их, пока мы не приступили к раскопкам в 1939 г.
Интересный факт: статуя датируется приблизительно 1400 г. до н. э., хранилась в храме 200 лет и даже спустя столь продолжительный срок вызывала такое благоговение, что человек рисковал своей жизнью, чтобы спасти ее. Царь, которого изображала статуя, не был- ни столь велик, ни столь удачлив как правитель, чтобы вызвать такое почитание, и я склонен думать, что статую так высоко ценили ради нее самой. Правда, как произведение искусства она немногого стоит — честно говоря, комически ужасна — но, во всяком случае это статуя местная, не имеет ничего общего ни с Египтом, ни с Месопотамией, ни с каким-либо другим нам известным центром; если не считать голову барана, найденную во дворце Никмепа, которая не более, чем на 30 лет старше, это самый древний образец скульптуры из Алалаха. Мы имеем основания полагать, что вся северосирийская школа искусства, которая позднее вызвала к жизни скульптурные украшения сирийско-хеттских дворцов, начала зарождаться как раз в это время— в XV или раннем XIV в. до н. э., и, может быть, Алалах ценил нашу статую не как «портрет», но как «примитив», старейший образец местной художественной школы.