Раздался стук в дверь. Себастьян впустил таможенников и, отчаянно борясь с зевотой, протянул сложенный вдвое документ. Пока старший изучал печати в его ольтенском паспорте, а младший специальным устройством проверял багаж на наличие магии, молодой человек выпил стакан воды и присел на край койки.
– Оружие, магические артефакты, национальное достояние иностранных государств, шлезские сыры, маркфуртские золотые рыбки, иное, запрещенное к ввозу, имеется? – усталым голосом произнес Балдвин, повторявший этот перечень уже не раз и не два за сегодняшнее утро. Себастьян отрицательно покачал головой. Офицер неторопливо кивнул своему помощнику, тот извлек из кармана печать, открыл ее – и в паспорте молодого человека среди грифонов с копьями наперевес появился свеженький, ярко-фиолетовый лев на задних лапах. Себастьян потянулся за документом, но Балдвин слегка отстранил руку, и пальцы молодого человека схватили воздух.
– Студент?
– Да.
– Летние вакации уже закончились. Выпускник?
– Да. А в чем дело?
– Добро пожаловать домой, сударь, – сказал офицер, возвращая паспорт.
Погода стояла прохладная, в багаже не было ничего запрещенного к ввозу, документы были в полном порядке, тем не менее Себастьян почувствовал, что сорочка прилипла к спине.
Под протяжное «гото-о-овим документы», раздававшееся дальше по коридору, он направился в туалетную комнату и, приведя себя в порядок, через полчаса сошел на берег.
В порту кипела жизнь. На соседнем судне шла погрузка – скрежетала лебедка, поднимая на борт клетку с отчаянно визжащими свиньями. Возле лебедки суетился приземистый человечек, судя по всему, владелец животных, а невозмутимый боцман бросал время от времени басовитое «Не бойсь!». Прямо на пирсе шла торговля – рыбаки вернулись в порт с богатым уловом. Из общего гомона долетали отдельные фразы: «Рыба свежая, посмотри на жабры, дурень!», «Три талла сдачи, хозяюшка», «Вон ту, вон ту, которая хвостом шевелит», «Да они все хвостами шевелят!»
На пристани толпились встречающие, сновали носильщики. Дальше, на площади, ждали кареты и наемные экипажи – то и дело раздавалось «по-о-осторонись» возниц, щелкали кнуты, гремел и стучал перемещаемый багаж. Волны с шумом ударялись в каменные берега.
Себастьян поудобнее взялся за ручку чемодана, поправил шляпу и начал пробираться через толпу. Домой он спешил, но не настолько сильно, чтобы отказать себе в удовольствии размять ноги после тесноты каюты второго класса. Небольшая прогулка по Каштановому променаду, потом обед в одном из бесчисленных рыбных ресторанчиков, а вечером можно послушать музыку или даже сходить в театр. Ехать домой можно и завтра. Что решит один день?
Не тратя времени попусту, Себастьян отправился на станцию, где приобрел билет на утренний дилижанс, затем снял номер в небольшой гостинице рядом со станцией, переоделся и приготовился приятно провести время.
* * *
Знаменитый Каштановый променад Оксера имел форму вытянутой дуги. Начинался он на площади Святого Петра, известной своими ресторанами, тянулся вдоль набережной, а потом плавно переходил в аллею, по сторонам которой росли каштаны. В пору цветения их снизу доверху усыпали белые и розовые соцветия, наполняя воздух тонким ароматом, чтобы к поздней осени превратиться в гладкие и твердые, шелковисто блестящие коричневые плоды, которые усеют землю под деревьями и фигурные плитки аллеи, пока их не сметут вездесущие дворники.
Заканчивался променад на Театральной площади, перед знаменитым Академическим театром. По вечерам, когда зажигались фонари, черные на фоне неба ветви каштанов сплетались в причудливый полог, пустели скамейки с ажурными спинками, и на променад опускалась таинственная тишина. Казалось, что именно здесь рождается волшебство.
До середины осени жизнь Каштанового променада начиналась часов в одиннадцать утра. Нарядно одетые барышни в сопровождении компаньонок или старших родственниц прогуливались под сенью каштанов, любуясь великолепными видами. Барышни образовывали парочки и стайки, расходились и вновь собирались, ветерок ласково теребил оборки на зонтиках, ленты в локонах и шарфики на плечах. Молодые мужчины в этот час по променаду не гуляли, а чинно сидели на открытых террасах многочисленных кофеен и негромко переговаривались. Особым шиком считалось вести беседу на вендоррском или шлезском языке, что позволяло блеснуть образованием. Хотя, иностранцев в Оксере было великое множество.