– Я очень рада, – сказала она, мысленно улыбаясь в ответ на показной ужас, перекосивший лица любимых родителей.
Тетя – старшая сестра Валера Дюпри – навещала их не так уж часто, но гостила подолгу. В доме поднимался шум и гам, слуги сбивались с ног, готовясь к прибытию важной гости, а затем Августа де Ла Мотт вступала в их дом, точно фельдмаршал на поле сражения, и принимала бразды правления на все время ее визита – не менее пары недель, в течение которых следовало забыть о таких вещах, как скука или регулярный распорядок дня. Папенька бледнел, кис и демонстрировал вселенское страдание. Матушка подыгрывала ему из супружеской солидарности. Эдвина же искренне радовалась каждой встрече с тетей, гораздо больше, чем показывала родителям.
Тетя Августа привозила кучу подарков, и больше всего свертков и коробок выпадало на долю Эдвины. «Кого же мне еще баловать?» – вздыхала дама, целуя, бывало, малютку Винни в светлую макушку, прежде чем подарить еще один большой леденец, или нового плюшевого мишку, или платье с модными рукавами и оборками. Эдвина любила калейдоскоп дней, когда тетя то устраивала маскарад, то затевала пикник, то предавалась воспоминаниям. Любила и тишину, в которую погружалось все поместье после ее отъезда. Матушка пила капли, папенька запирался в кабинете с графином хереса, а Эдвина оставалась предоставлена самой себе.
– Когда приезжает тетя? – спросила она, снимая с папенькиного лба полотенце и обмакивая его кончик в снадобье, которое Грета заботливо подлила в тарелочку из пузатой бутыли.
Бутыль привез в свой прошлый визит доктор Уикс. Сказал, что лекарство обладает исключительными свойствами, и использовать его можно как наружно, так и внутренне, только малыми дозами. Внутрь принимать снадобье папенька не рискнул, а вот при наружном применении оно действительно оказалось целительным. Хотя, пахло исключительно едко. Должно быть, именно в запахе и заключалась львиная доля полезных свойств, потому что облегчение наступало очень быстро, после чего папенька стремился как можно скорее умыться, дабы избавиться от невыносимо целебных ароматов.
Валер Дюпри, граф Арлезский, указал глазами на стоявший подле дивана столик – изящно изогнутые ножки, столешница из полированного дерева, по краям инкрустированная пластинками янтаря, сделанный на заказ лучшим мебельщиком Ранконы. Посреди столешницы на высокой подставке поблескивал металлический шарик устройства для приема магограмм, под ним – три синих огонька. Значит, все послания успешно доставлены. Один горит ярче других – сообщение пришло последним.
Родители не особо жаловали магические, как они их называли, «штучки», а вот тетя Августа обожала. Матушка считала, что Августа просто бросает деньги на ветер, покупая новые модели магической техники с такой же небрежностью, что и меняя вышедшие из моды шляпки. Папенька ворчал, что некоторые привыкли к расточительству и, переживи он сам трех мужей, он бы тоже… Что – «тоже», он не договаривал. Оба лукавили – домашние приборы для магограмм мог себе позволить любой зажиточный ольтенец.
Эдвина наклонилась над столиком и коснулась самого яркого огонька. Вокруг шарика тут же немного потемнел воздух, затем шарик распался на четыре части – как апельсин распадается на дольки – и над ним всплыло облачко, постепенно принявшее очертания женской головы.
– Семичасовой поезд, – с присвистом произнесла туманная голова. – И за моим багажом, дорогой Валер, пришли кого-нибудь толкового, чтобы не вышло конфуза, как в прошлый раз.
Облачко растаяло, и четыре металлические дольки, тихонько клацнув, собрались обратно в шар. Эдвина улыбнулась.
Августа де Ла Мотт была дамой внушительной во всех отношениях. Внушительной внешности, внушительных габаритов. Она не была красавицей, но считала себя «чертовски миленькой», с чем были совершенно согласны три ныне покойных мужа. Прочие также старались не оспаривать этого мнения.
В гостиную тетя Августа вплыла, точно фрегат под всеми парусами, правой рукой придерживая меховой палантин, небрежно накинутый на одно плечо. Длинное зеленой перо, украшавшее модную шляпку на взбитых и тщательно уложенных седых кудрях, загибалось вниз и щекотало подбородок. В левой руке гостья держала зонт, внушительный, как и она сама.
– Эдвина, девочка! – низким грудным голосом произнесла тетя и распростерла объятия. – Ах, какой красоткой ты стала! А какой румянец! О, целительный воздух провинции! Но эти кудряшки больше не в моде. Я привезла тебе вендоррские журналы мод, потом посмотрим вместе. Валер, – почти без паузы продолжала она, поворачиваясь к брату, – я совершенно, совершенно расстроена!