В настоящее время австралийские «козявки» вынуждены делить многие из своих цветочных кладовых с завезёнными европейцами. Аборигенные пчёлы значительно мельче пчёл рода Apis и обладают меньшими индивидуальными потребностями в энергии. Вдобавок небольшие коллетиды ищут корм во время полуденной жары, когда медоносные пчёлы гораздо менее активны. Медоносные пчёлы обычно летают за кормом при более низких температурах, что позволяет им выпивать большое количество нектара, которое накапливается в ранние утренние часы. Этот способ сбора корма явно даёт медоносным пчёлам заметное преимущество в самых острых конкурентных взаимодействиях, особенно если максимальное выделение нектара приходится на утро.
Но действительно ли потребление пыльцы или нектара медоносными пчёлами оказывается вредным для жизни аборигенных пчёл Австралии? Патон исследовал трофические отношения между 100 видами австралийских птиц (главным образом нектароядных медососов семейства Meliphagidae) и медоносных пчёл. В юго-восточной Австралии каллистемон морщинистый (Callistemon rugulosus) посещается преимущественно новоголландским филидонирисом (Phylidonyris novaehollandiae), размножение которого коррелирует с периодом цветения этого растения. Патон обнаружил, что эти медососы проигрывали медоносным пчёлам до 50 процентов доступного нектара. Когда медоносных пчёл было мало, птицы посещали каждый отдельно взятый цветок 9,6 раз в день; когда количество пчёл увеличилось, посещаемость цветов птицами упала до всего лишь 3 раз на цветок в день. Когда Патон увеличил количество присутствующих на участке пчёл, поставив рядом с зарослями каллистемона десять ульев, доминирующие взрослые самцы птиц расширили свои кормовые территории, вытесняя других птиц, что указывало на то, что значительную долю сладостей получали новые пчёлы-нарушители.
Патон также излагает некоторые интересные догадки, касающиеся перспектив растения. Каллистемонам для поддержания их плодоношения на нормальном уровне требуется перекрёстное опыление. Но медоносные пчёлы, обрабатывающие цветы, касались восприимчивых к пыльце рылец в течение лишь 4 процентов времени их изучения. Более крупные медососы, в противоположность им, дотрагивались до нужного места и оставляли там пыльцевые зёрна в течение более чем половины времени наблюдений. Кроме того, медоносные пчёлы редко перемещались между соседними растениями. Короче говоря, они просто не способствовали перекрёстному опылению так, как это делали птицы.
В последние годы в западной части Соединённых Штатов бушевала война между скотопромышленниками и защитниками дикой природы. Скотопромышленники утверждали, что их скот делает продуктивным использование природных пастбищ, которые слишком сухие, слишком каменистые или слишком крутые для земледелия или иного использования, и это позволяет их семьям успешно жить в отдалённых областях. Со своей стороны защитники природы утверждали, что крупный рогатый скот не является аборигенным обитателем обеих Америк, что он незаконно конкурирует с живой природой, и что он снижает разнообразие жизни, которую некогда могли прокормить дикие земли.
Фактически, медоносные пчёлы нанесли, возможно, такой же серьёзный удар, как и крупный рогатый скот, по структуре некоторых растительных сообществ. Дебаты между защитниками парков и кочевыми пчеловодами в Австралии достигают почти такого же накала, как между сторонниками движений «Земля прежде всего!» и «Мудрое пользование» в Соединённых Штатах. Линии фронта определены уже давно, и в настоящее время лишь немногие натуралисты могут комфортно прогуливаться по нейтральной полосе между этими двумя противоборствующими сторонами.
Утверждение о том, что когда-нибудь разведение европейских или африканизированных медоносных пчёл будет обсуждаться в Соединённых Штатах и Мексике так же эмоционально, как скотоводство в наши дни, может показаться предвестником конца света, но на самом деле именно в этом и состоит наше пророчество. В конце концов, медоносные пчёлы — это крохотный домашний скот, мохнатые и крылатые травоядные, которые способны «окультуривать» ландшафт в той же степени, что и завоз коров, овец или коз. Их «пастьба» на пыльце и нектаре попросту остаётся незамеченной. Может быть, они и жужжат тихо, но могут заставить грянуть большой экологический гром, когда дело дойдёт до изменения, возможно, навсегда, потенциального набора кормовых растений на пастбище, в буше, в малонаселённых или глухих районах.