Прошка в этот день вернулся раньше обычного. Скинув немного дров у почты, все остальные домой отвез. Рассказал матери о встрече в лесу.
Та слушала сына, не перебивая. А потом сказала:
— Вижу, Прошка, опять засвербило у тебя. Снова на девок вылупился. Да ведь не на какую-нибудь завалящую, на дочь самого Тимофея! Одумайся, дурень! Куда тебе до ней? Она ить краля! Пава! Ты супротив нее — хорек облезлый! Но дело даже не в лице. Мужику вовсе не надо пригожим быть. Красивый мужик завсегда кобель! От того и не пошла я замуж за лесника, что бабы на него сами висли. Боялась неверности… Но дочка, молвят, вся в него. Сама я ее не видела. Но слух — не птица, в кулак не зажмешь. Хороша девка. Но ты уже не парень. Сколько баб сменил? Про то не только в поселке, все деревни окрест знают. Какая девка нынче за тебя согласится? Только та, что Крым и Рым пехом прошла, наскрозь через полки гусар. Какой ни терять, ни приобрести нечего. А ты вон на кого губищи раскатал! Смотри, чтоб тебе Тимофей яйцы вместе с башкой не оторвал. Он мужик бедовый!
— Да чего ж, маманя, ругаешься? Я при чем, если бабы мне попадались непутевые? Первая только сама померла. Остальные — шалавы. Гулящие да пьющие. Все три — одна другой хуже и страшней!
— не родящая, та — гулящая! А где жена? Где моя вина? За что меня винить? — обиделся Прошка.
Он заладил в лес чуть ли не каждый день. И мороз ему нипочем. И дальний путь — близкий. Конягу старого готов был на плечах нести к зимовью, лишь бы скорее увидеть Олесю.
Лесник поначалу злился, а потом смеяться над Прошкой начал:
— Да ты, как погляжу, у всего поселка в истопники подрядился. Весь лес изведешь, каналья. Чего повадился к нам? За дровами? Не гнуси, гнида! То я не мужик, чтоб не видеть, по какие дрова сюда мотаешься, пес шелудивый? Пронюхал красу и присох к ней? Да только рано ей на тебя смотреть. Молода. Да и не для твоего рыла эта ягода спеет. Не крутись вокруг. Олесе мужа сам подберу. Какой ей для жизни опорой станет, а не подпоркой, как ты — замухрышка дохлая!
Прохор злился на лесника, унижавшего его при дочери. И решил во что бы то ни стало добиться ее расположения, а может, и любви.
Морозы не отпускали и после Крещенья. Поселковые улицы затихли, будто вымерли. Не слышно звонкого смеха детворы, не судачат во дворах бабы. Лишь замерзшие стекла окон едва пропускали тусклый свет керосиновых ламп и свечей. Жизнь замерла. И только Прошка, словно по весне, улыбкой зацвел.
Но однажды, едва выехав на знакомую дорогу, услышал шум двигателя. Ушам не поверил. Оглянулся. Но нет, не показалось. Старый «Натик», урча шмелем, волок за собой громадные сани, направлялся в лес.
— Эй, Прошка! Давай цепляйся за трос вместе с кобылой, подвезу в один миг! — открыл дверцу кабины молодой цыган Василий, недавно вернувшийся из армии…
Девки всего поселка сохли по нем. Василий играл на гитаре так, что никто из баб не мог усидеть дома. Стоило ему тронуть струны гитары, девки уже выскакивали на улицу. Умел цыган петь и плясать так, что дед Антон, вспомнив молодость, ковылял в круг на кривых ногах. Хоть топнуть пару раз, показать, что жив мужик в душе. И всегда благодарил Василия за подаренную радость.
Цыган до армии был кузнецом. Но в армии стал танкистом. Вернувшись со службы, всего за месяц выучился на тракториста. И теперь уж не Прохор, а Васька стал первым парнем в местечке. Трактористу всегда и везде найдется работа. И заработком он не будет обижен.
Пока Васька работал в поселке, Прошку он не тревожил. Не считал цыгана соперником и не боялси его, покуда трактор не покидал поселка. Но сегодня… У Прохора в глазах зарябило.
Зачем тебе в лес? — спросил зло.
Дровишек для бани привезу! Ох и попаримся! За все морозы! Все холода выгоним! — улыбался цыган, не понимая, что случилось с Прошкой, чего испугался мужик.
А бояться было чего. Ведь вот только стала привыкать к нему Олеся. Не прогоняла от себя. Позволяла гладить плечи, спину, целовать зардевшиеся щеки. Она уже прислушивалась к нежным словам, которые говорил он ей, далеко не первой.
Олеся запала ему в душу, как ни одна другая. От нее пахло молоком и березовым веником, лесной глухоманью и медом. Он готовился сделать ей предложение. Ведь вот даже Тимофей уже не прогонял из избы Прошку, привыкнув к нему, как к коту сидевшему или лежавшему где-то рядом, всегда на глазах. А своего, пусть и паршивенького, никто не ругает. Вдобавок и выбора не было.
Да и Тимофей говорил, что в Речном, кроме Прошки, мужиков не осталось. И Олеся ждала предложения…