Фелисада сама не верила в свое счастье. Андрей, так он просил его называть теперь, не отходил от нее ни на шаг.
Он помогал ей готовиться к вступительным экзаменам. Их она сдавала всего два. И если бы получила не серебряную, а золотую медаль, прошла бы в институт вне конкурса.
Андрей ждал ее с экзаменов, тревожился за результаты, Фелисада видела его волнение. И радовалась, что любима.
Но дома никто не радовался такому повороту. Об Андрее никто и слушать не хотел.
— Рано тебе голову забивать любовями. Выучись. Человеком стань. Самостоятельным. А уж потом о семье думай! — серчал отец.
— Два года встречалась я с ним, втайне от родни. А на третий — забеременела. Андрей уже в горкоме комсомола работал. Взяли его туда. Когда узнал, что ребенок ожидается, — к моим пришел, чтоб пожениться разрешили. Родня, как узнала правду, — в слезы. На Андрея чуть не с кулаками кинулись. Отказались от меня навсегда. И видеть не захотели. Одна маманя втихаря навещала. Помогала продуктами, да все молилась за меня, чтоб забыли родные обиду, простили грех.
— Что ж тут плохого, если девочку замуж берут? Это в радость, что не засиделась в девках, что оказалась способной дитя зачать, продолжить род. Такому радоваться надо, — удивился Петрович.
— Андрей больше не пошел к моим. Обиделся. Не захотел уговаривать. Но и ко мне переменился. Уже не звал расписаться. Избегать начал. Стыдиться. И вот тогда я вздумала избавиться от ребенка, аборт сделать. Сказала мамане. Та в крик. Мол, не дам грешить, не смей убивать душу. Бог накажет. Рожай. А как, если отец от неродившегося отвернулся, сама на ноги не встала, ни куска, ни угла? Как жить? Плодить нищету? А мать за свое — не губи, вырастим и без него. Андрей и вовсе-ко мне приходить перестал. Девочки в общежитии надо мной смеются. Мол, доигралась, доучилась. Видят, что живот растет. Куда его спрячешь? Не только однокурсники — преподаватели коситься стали, вроде я позорю студенческий коллектив.
— А что, студенты яиц не имеют иль бесполыми они у вас в Липецке были? Уж кто-кто, а мы помним, как в студенчестве жили! Ни одной девке проходу не давали. На уборке урожая в деревне все стоги сена наши были! — хохотал Килька.
— Теперь не о тебе речь. Ты свое откатал в сене, как и мы. Оттого нынче не катаемся, а кантуемся, — оборвал Никитин и глянул на бабу выжидательно.
— Забрала меня мать домой. В деревню. Чтоб я с ребенком чего не утворила. Я академический отпуск оформила. И решила Андрею на работу позвонить, предупредить, что в деревню уезжаю. Он в отъезде, в командировке оказался. Как ответила секретарша — не скоро вернется. А через месяц я родила Наташку, — выдохнула Фелисада.
— Так ты счастливая! Дочь имеешь!
— Все ждала, когда за мною и дочкой Андрей придет, домой забрать. А он даже не навестил, не позвонил ни разу. Будто околел! — сорвалось ненароком злое, и слезы снова полились по щекам. — Забрала меня из роддома мать. Вместе с Наткой. И через две недели окрестили мы ее. Записали Натальей Андреевной. А еще через месяц отправили меня старики в город доучиваться. Да все наказывали не встречаться с Андреем. Я бы и рада. Да только успела войти в институт, узнала, что отчислили меня. И причину назвали — аморальное поведение и крещенье ребенка в церкви. Второе было основным. Я к Андрею кинулась за помощью. Он уже в горкоме партии вторым секретарем был. Увидел меня, весь красными пятнами покрылся и говорит: «Уходи отсюда и не позорь меня — деревенщина! Помогать материально буду, но жить с тобой — ни за что! Опозорилась сама и меня за собой в грязи утопить хочешь? Не буду я тебе помогать. Зачем крестила в церкви девчонку? Или с ума сошла?» Тут и я не сдержалась. — Вспомнила баба, как запустила мраморной тяжеленной чернильницей в холеное лицо. Как разбила на голове мужика массивную пепельницу и поливала отборной бранью за все пережитое. — Всю рожу я ему исцарапала. Все ребра истолкала гаду. За все разом. За свои слезы и позор, за Наткину безотцовщину. И сказала, что подам на алименты. Он враз как ошалел. Вскинулся весь. И говорит: только попробуй опозорить меня, жизни не обрадуешься. Я тогда ничего не знала и не поняла. Пообещала, что завтра же отдам заявленье в суд. Он меня, дуру, уговаривал жить спокойно: «Сам, без суда помогать буду. Не ходи, не трепи мое имя». Да только обманутый однажды в другой раз уже не поверит. Так и я… Как обещала, отдала заявленье в суд на следующий день. А едва домой вернулась, даже переодеться не успела, за мной приехала машина из психушки. Никто не понял, что случилось, как на меня натянули смирительную рубашку, затолкали в машину и увезли в дурдом, даже не предупредив родных, куда меня денут.