Сергей долго не решался выходить из дома. Ведь все село Ирину видело. Как объяснишь, почему в холостых оказался снова? Отчего жена бросила? От хороших не уходят. Так всегда считали деревенские люди.
Но сколько ни переживай, не жить до бесконечности в четырех стенах. И решился Сергей съездить в город. Оглядеться, вспомнить юность.
Едва вышел из автобуса, наткнулся на доску объявлений. Одно особо приглянулось. Требовались водители в леспромхозы Якутии. Множество льгот. Но и трудных условий не стали скрывать. Обещали хорошие заработки. Сергей послал наудачу письмо-телеграмму. Попросил ответить, подходит ли его кандидатура. Сообщил, что холост, о водительском стаже и последнем месте работы.
Дома своим ничего не сказал. Не хотел опережать события. Да и сомнения возникали. А вдруг откажут? Но через три дня получил телеграммой вызов на работу в Якутию.
Мать, узнав об этом, руками всплеснула огорченно:
— Вовсе от рук отбился. Совсем бродягой стал! Зачем тебе в даль такую? Чем дом не мил? — хотела оттаскать за вихры, но не достала… Ее мальчишка вырос, взрослым мужчиной стал. Теперь уж не укажешь ему. А и совета не всякого послушает. Своим умом жить будет. Уж как Бог вразумит…
Сергей приехал в Якутск солнечным утром. А уже к полудню выехал из города на старом, дребезжащем грузовике, доверху забитым спецовками, бензопилами, запчастями. Вместе с Сергеем поехал к Никитину на деляну хмурый лесовод из управления.
Из всего аппарата лишь Кокорин да он знали этот путь. Не раз бывали в бригаде, знали всех в лицо.
— Новичок, значит? Давно Федька просит шофера. Только не знаю, зачем это ему? В Якутске он бывает редко. Выходит, придется тебе в основном вкалывать вместе со всеми на лесозаготовках. Слышь?
— Ничего страшного, — отмахнулся Сергей.
— Страшного, говоришь, ничего? Да ты хоть представляешь, что там за места? Глухомань! Чертоломины, джунгли! Там мужики небось уже шерстью обросли вконец! Это ж заброшенки, хуже некуда! Туда даже черт свататься не ходит. Одно зверье! Ну и народец соответственно подобрался. Кроме нескольких, змеюшник! Отпетые бандюги! Им только и жить там, средь зверья! В люди не выпускать даже в наморднике, на цепи.
— Это почему? — удивился шофер.
— Судимые! Соображай! Одни зэки. Урки отпетые! Они без мата даже есть не садятся. А уж наколок на них — любая Третьяковка побледнеет. И все — срамные! Ладно у молодых, по глупости бесились! Средь них один имеется. Старик совсем. Так у него прямо на всю грудь — бабье выколото! В увеличенном виде.
— Что бабье? — не сразу сообразил Серега.
— Что — что? Не доперло? Что меж ног у баб водится! Вот эта штука! И он, старый черт, не сдох от стыда! — перекрывая Серегин хохот, продолжил лесовод. — А у другого на заднице сотенная, на второй половине — кошелек. Как идет, деньга все в кошелек просится. Да так, гады, изобразили, что ни дать ни взять настоящая купюра. Воровская метка. И гордится наколкой, будто медаль на заднице носит. Еще у одного типа от самых яиц до горла змея вьется. Ну как живая! Даже подойти к нему гадко. Страшно, и все тут. Но главное, что они в тайге голышом чертоломят. Летом. И ни за что не одеваются. То ли тряпки берегут, то ль в тюрьме так привыкли. Но если по совести, тяжко обычному мужику рядом с ними находиться.
— По мне пусть хоть на ушах стоят, лишь бы не прикипались, — отмахнулся водитель.
— Да это сущий зверинец, не бригада! Ты просто по незнанью к ним согласился. Если б меня спросил, я б не посоветовал. Оттуда уже ушли некоторые. Перевелись на другие урочища. И ты не выдержишь, сбежишь через месяц-два, — предупредил лесовод и продолжил: — Бригадир сам мужик крутой. Но и он не может на всех управу сыскать! Да и кто из нормальных согласится в такую глушь добровольно уйти? Только отпетые, вконец пропащие. Либо бедолаги! Кому жизнь опаскудела!
— Ну, а заработки там какие? — перебил Серега.
— О! Тут молчу! Больше никитинцев никто не получает. Этого не отнять. Но и вламывают не по восемь часов, а с рассвета до ночи. Без выходных и праздников! Того у них не отнять, — признал лесовод.
— А почему от них уходят? — удивился Серега.
— Как почему? От бескультурья и хамства! Такое не всяк терпеть может. Не все деньгами меряется. Ведь что-то поважнее! Моральные устои, к примеру. Вот я, взять наглядный случай. Сел обедать у них. А напротив уселся тот, с бабьим на груди. Я глянул, и кусок поперек горла колом встал. Не то что проглотить, продохнуть не смог. Еле отходил меня Никитин. Так я после того с неделю есть не мог. Чуть к столу, та наколка враз перед глазами, как наказание! Ну, чего рыгочешь? — осерчал он.