Ефимьевна, любимая нянька княгини Анны, жены луцкого князя Любарта Гедиминовича, состояла с утра в сильнейших хлопотах по случаю приезда к Любарту брата, новогрудского князя Кориата, 28-летнего красавца-вдовца, любимца женщин, грозы мужей, возмутителя спокойствия молодых девушек.
Не то чтобы Ефимьевне были поручены главные по хозяйству дела — нет. Эта самая бестолковая во всей свите княгини старуха ни в чем нигде не могла помочь. Деятельность ее состояла в том, что она бегала и ахала, кудахтала, потела, гоняла девушек туда и сюда ужасным образом — она узнавала новости.
За что она и была в фаворе у Анны, — несмотря на всю свою куриную бестолочь, она знала все. И хотя каждой вести, каждому слуху приделывала свое, самое нелепое толкование, княгиню это не смущало, она давно научилась отделять информацию от комментариев и на полную мощность использовала чудовищное старухино всезнайство.
— Маша, Маша! Ты чего же не приоделась как следует? Ведь князь-то Кориат на тебя первую посмотрит! А то и вовсе ни на кого больше смотреть не станет.
Маша заливается краской:
— Полно, Ефимьевна, с чего ты?
— Да как же! Он только к крыльцу еще подъехал, а тебя увидал, так и охрип сразу, и лицом белый сделался. А и то сказать, кто ж у нас красивей тебя из девок! И я б на его месте на тебя глаз положила. Да и то! — Ефимьевна мгновенно увлекается, — и рода ты хорошего. Никакому князю посвататься не зазорно!
Маша уже не находит, куда деваться, а старуха не отстает:
— А уж какая княгиня бы из тебя вышла! Только вот отец твой, чертов упрямец, такой цвет не хочет никому показывать. И правильно его называют: Бобер! Настоящий Бобер! Как нырнет в свое болото, так ничем его оттуда ... Ну и ладно, нравится тебе в болоте, так сиди сам, чего же молодую девку комарам скармливать?! И молодец княгиня Анна, сюда тебя вытащила. Девке замуж давно пора, а он ей только медведей и бобров кажет!.. — Ефимьевна «покатилась», а Маша убежала от нее со странной бьющимся сердцем. Заметила и она красавца-князя.
Кориат прискакал к брату налегке. Погулять, поохотиться. И увидел Машу. Его аж качнуло в седле. И с тоской подумалось: «Какая краса, а не мне. И не достанется. Никогда!»
Дело в том, что отец, сообразуясь с дальними политическими расчетами, обручил его с дочерью одного из галицких князей, готовясь в нужный момент иметь на своей стороне «нужного» человека. Дело давно было к свадьбе, да все никак не доходило: то по недосугу Гедимина, то из-за вспыхивающих то тут, то там конфликтов с соседями, требующих для улаживания обязательно Кориата, главное же — по великой неохоте к этому браку самого жениха, который умом-то понимал, что жениться надо и придется, да больно уж не нравилась ему невеста — высокое, узкое, длинношеее существо с угрюмым взглядом исподлобья.
Такое вот чувство утраты еще необретенного, как сегодня, Кориат уже однажды испытал, на свадьбе брата Евнутия. Невеста показалась ему тогда столь прекрасной, что защемило в груди, и горькая мысль: «Не моя! И никогда (никогда ведь!) моей не будет!» — как бритвой полоснула. Очень не любил (не мог!) отказывать себе Кориат, не так воспитали. И сейчас, когда опять возникло это чувство при взгляде на Машу, он затосковал, представив, как тяжело ему будет здесь, рядом с недоступным.
Но вдруг вывернулось и другое: «А почему, собственно?!» Он поразился и вцепился в эту мысль как в спасение: «Действительно, а почему не моя?! Там ладно, шла за брата, уже предназначена другому была, ничего не поделаешь... А тут-то?! Что меня женить на этой длинношеей хотят, так плевал я на это!»
Кориат, — мы еще увидим, — беспутный был мужик, балованный, но на сей раз надо отдать ему должное, ни на миг не повернул подумать, чтобы как-нибудь тайком соблазнить эту девушку, да и в кусты. Видно, по-настоящему тут любовь крылом своим взмахнула.
Расхрабрился наш князь, так размышляя, только вспомнил глаза отца, жесткие, похожие на желтые ледышки под тяжело нависшими белыми бровями, и храбрость его испарилась — с ним особо не поплюешь... Но все-таки! Ради счастья всей жизни не стоит разве побороться, поспорить с грозным, властным отцом, топнуть ногой наконец! Ведь умный же человек, должен понять... А каких себе жен выбирал! Моя мать какая красавица (сейчас еще видно!), а Олгерда с Кейстутом, княгиня Ольга, — до сих пор вспоминают при дворе Гедимина, как кручинила своих и иноземных рыцарей ее ослепительная красота. А уж о Наримантовой мамаше и говорить нечего, о ней вообще легенды ходят. Как она кружила голову своему первому мужу, Витенесу, как Гедимин соблазнил ее и с ее помощью взлетел на литовский престол. Эх! Так неужто он меня на съеденье этой длинношеей отдаст?.. Ну мы еще поварапаемся!..»