За ними вслѣдъ, скромно придерживая одной рукой у груди полу своей рясы, другою зачесывая за ухо волнистые съ просѣдью волосы и низко кланяясь еще изъ другой комнаты, вошелъ высокій и тучный священникъ.
— Ахъ, батюшка, васъ только и ждемъ, милости просимъ! воскликнулъ Ѳома Богдановичъ съ другаго конца залы, завидя его и кидаясь подъ благословеніе.
— Благочестной супругѣ вашей, Аннѣ Васильевнѣ, желалъ бы принести душевное мое поздравленіе со днемъ… началъ было священникъ.
— Покорно благодаримъ, покорно благодаримъ, батюшка, она тамъ, перебилъ его торопливо Ѳома Богдановичъ, указывая ему пальцемъ на столовую. — Да не прикажете ли тминной, батюшка?
Батюшка взглянулъ на дверь столовой, потомъ на столъ съ графинами и закуской, какъ бы соображаясь.
— Тминной я выпью, Ѳома Богданычъ, рѣшилъ онъ смиреннымъ голосомъ и кланяясь въ поясъ.
И, выпивъ рюмку, направилъ стопы свои къ новорожденной.
Ѳома Богдановичъ заковылялъ поспѣшно за нимъ.
Но изъ дверей буфета, отворившихся настежь, повалилъ въ то же время запахъ кушанья. Богунъ, все еще въ пѣвческомъ кафтанѣ, выступалъ торжественно впередъ, ведя за собою рядъ людей, которые съ трудомъ несли на большихъ блюдахъ исполинскія кулебяки.
Ѳома Богдановичъ быстро повернулся на ходу и остановилъ священника.
— Снѣдь сію благословите, батюшка, сказалъ онъ, живописно вскидывая обѣ руки по направленію блюдъ.
Священникъ обернулся къ образу.
Все кинулось къ столамъ. Говоръ смолкъ. Съ какимъ-то неистовствомъ, громко жуя и чмокая губами и держа вилки свои у самыхъ зубцовъ, принялись гости Ѳомы Богдановича за уничтоженіе его кулебякъ.
Едва успѣли мы съ Васей проглотить кусокъ пирога, какъ уже Саша торопилъ насъ.
— Полно вамъ жадничать, еще обѣдъ впереди. Они тутъ цѣлый часъ чавкать будутъ, говорилъ онъ, указывая на гостей, — а у насъ время только пропадаетъ. Пойдемте въ садъ въ войну играть.
— Давай, давай! въ войну! отозвались веселые голоса товарищей, сбѣгавшихся со всѣхъ угловъ залы на призывные знаки, которые онъ дѣлалъ имъ глазами и рукой.
— Такъ за мной, ребята, маршъ! Вася, Боря, Петя, впередъ!
Настоящею ордой, какъ говоритъ генералъ, со смѣхомъ и криками побѣжали мы въ двери, ведущія на террасу, а оттуда въ садъ.
Нѣсколько человѣкъ изъ группы "просвѣтителей" кинулись съ мѣстъ своихъ за нами въ погоню.
— Куда, господа? погодите!… не шалите!… кричали они, выбѣжавъ на террасу.
Но ихъ никто не слушалъ.
Одинъ Керети поймалъ налету брата Леву.
— Monsieur Léon, сказалъ онъ ему, — vous savez nos conventions: si vous me revenez déchiré ou sali, vous ne retournez plus à Bogdanovek.
— Non, non, M-r Que! увѣрялъ Лева, вырываясь изъ его рукъ, и, минуя ступеньки террасы, вылетѣлъ въ садъ однимъ прыжкомъ.
— Въ крѣпость! въ крѣпость! раздавался впереди голосъ Саши.
Крѣпость, къ которой мы прибѣжали, была небольшая четвероугольная площадка, осѣненная деревьями, вокругъ которой Ѳома Богдановичъ, по просьбѣ Саши, велѣлъ вырыть. маленькій ровъ, насыпать валъ и утыкать его палисадомъ. Мы, даже не стѣсняясь, разобрали на это употребленіе сажени четыре плетня, окружавшаго садъ. Черезъ ровъ Саша перекинулъ подъемный мостъ и устроилъ у входа тяжелый шлагбаумъ, выкрашенный даже, по его указаніямъ, богдановскими малярами, тремя казенными цвѣтами. Подъ маленькою палаткой, сложенною изъ вѣтвей, хранились наша доспѣхи, сабли и пики, небольшая мѣдная пушка и знамя, вырѣзанное изъ старой бѣлой атласной юбки, пожертвованной Анной Васильевной, и на которой Петя Золоторенко удачно намалевалъ двуглаваго орла. Саша всѣмъ этимъ очень гордился и дорожилъ.