— О, еслибы вы меня не удержали! воскликнулъ я, чувствуя новый приливъ негодованія, затихшаго было во время предыдущей сцены, и удивляясь, какъ это могло во мнѣ затихнуть, — еслибъ вы меня не схватили за руки, я бы, кажется, его… я бы высказалъ ему, по крайней мѣрѣ, все, что я думаю про него!.. Вѣдь это онъ, онъ убилъ этого несчастнаго человѣка, monsieur Qué, онъ привелъ насъ въ бесѣдкѣ, откинулъ ставень, и тотъ увидѣлъ…
— Pardieu, il s'en flatte, le misérable! воскликнулъ мой наставникъ не менѣе горько, сочувственно глядя на меня блестящими глазами, — онъ вполнѣ заслуживалъ бы, чтобъ его отсюда шлепками выгнали. Mais il parlerait alors pour se venger, — и Керети внушительно покачалъ головой, — et c'est ce qu'il faut éviter à tout prix! Я полагаюсь на васъ, Борисъ, vous ne vous trahirez pas, n'est ce pas? Вы не забудете qu'il у va de l'honneur d'une femme, d'une mère! повториль онъ съ новою торжественностью. Эта фраза, повидимому, натолвнула его на новую мысль, и онъ заходилъ вдругъ по комнатѣ, громко задекламировавъ:
Онъ вдругъ остановился и пристально поглядѣлъ на меня:
— Я сегодня же напишу вашей матушкѣ и буду настаивать, чтобъ или она пріѣзжала немедленно домой, или позволила бы намъ и безъ нея вернуться à Tikvode. A не то вы кончите тѣмъ, что заболѣете, — tout ce qui ee passe ici vous affecte trop, — вы слишкомъ нервны и впечатлительны. Et puis, — досказалъ онъ, снова закачавъ головой, — c'est commencer pour vous à connaître la vie de trop bonne heure…
— A Вася? подумалъ я, — и сердце у меня сжалось, но вмѣстѣ съ тѣмъ точно чѣмъ-то благоухающимъ и свѣжимъ, какъ запахъ ландыша, сорваннаго весеннимъ утромъ, пахнуло на меня при мысли о Тихихъ-Водахъ, о нашемъ старомъ лѣсѣ, гдѣ каждая тропинка хранила мои слѣды, и о моей чистой, безупречной матери, съ ея строгими глазами и невыразимо нѣжною улыбкой…
Дверь изъ корридора съ шумомъ отворилась въ это время, и въ комнату ввалился Ѳома Богдановичъ, таща за руку "племянника пана Яна", того самаго Людвига Антоновича, который такъ удачно тогда, въ саду, предводительствовалъ турецкою арміей и накрылъ подъ шалашомъ Сашу Рындина со всѣмъ его войскомъ.
За ними шелъ Булкенфрессъ, безпокойно выглядывая метавшимися во всѣ стороны глазками: онъ, очевидно, возвращался сюда не по собственному желанію.
— A отъ же самъ онъ, Борисъ! заговорилъ, порывисто дыша, хозяинъ, — спытаемъ и его… Ну, садитесь, панъ студіозусъ, милости просимъ…
Онъ усадилъ его, самъ сѣлъ напротивъ, верхомъ на стулъ и, заглядывая студенту въ лицо:
— То якъ же, пане, повѣдзице, началъ онъ, подлаживаясь подъ польскій языкъ, — кепско съ моимъ Герасимомъ?
Людвигъ Антоновичъ принялъ вдумчивый и ученый видъ, гораздо болѣе забавный, чѣмъ когда онъ, махая шпагой и съ козырькомъ на затылкѣ, велъ своихъ чалмоносцевъ противъ русскаго фельдмаршала.
— По освидѣтельствованіи паціента, убѣдившись, что онъ пораженъ apoplexia cerebri, или, другими словами, что надо полагать здѣсь разрывъ мозговыхъ сосудовъ, я, на основаніи указаній науки, приказалъ выпустить ему достаточное число крови, доказавъ предварительно молодому сыну паціента, что безъ того онъ можетъ моментально лишиться отца своего… Но исцѣленія не доставляетъ это средство, а въ семъ казусѣ вообще даже нельзя и ждать исцѣленія. Употребляютъ еще въ такихъ случаяхъ возбудительныя, какъ-то moschus, arnica и тому подобныя…
Ѳома Богдановичъ неожиданно всхлипнулъ.
— A якъ думаете, чи проживетъ онъ ще долго?
Студентъ пожалъ плечами.
— Медыкъ не профета, — а тимъ болѣе въ такихъ случаяхъ… Паціенты есть, что и долго живутъ послѣ такихъ пораженій, — а другіе умираютъ скоро…
Ѳома Богдановичъ схватился за голову.
— И якъ же то его, такъ небога, вдругъ!…
— A апоплексія-жь всегда такъ вдругъ, — улыбнулся студентъ, и насмѣшливо примолвилъ по-малорусски же: не пришлетъ съ вечора паробка (мальчика) казати, що на утро прійде.
— A все-жь зъ якой-нибудь причины случилось то, не выпуская головы своей изъ рукъ, разсуждалъ, тяжело охая, добрый помѣщикъ.
— Моральна якась, муси быть, была причина, глубокомысленно проговорилъ Людвигь Антоновичъ.
— A Богъ съ вами! живо возразилъ Ѳома Богдановичъ, — якъ позавчера жилъ онъ, и вчера такъ и сегодня… Съ чего-жь взять якусъ тамъ моральну причину?
— Або я знаю! дернулъ опять плечомъ студентъ.
Булкенфрессъ заерзалъ на мѣстѣ и, сорвавъ очки съ носу, началъ протирать ихъ платкомъ. Керети, на половину не понимавшій разговора, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за лицами присутствовавшихъ, стоя и прислонясь спиной къ коммоду, стоявшему въ простѣнкѣ, между оконъ.