Я подошелъ къ нему и къ Аннѣ Васильевнѣ.
— Выспался, Боренька? спросила она меня, ласково и печально улыбаясь.
— A ночь на что? пробурчалъ командоръ, исподлобья глянувъ въ мою сторону.
— A ночью-жь онъ тамъ былъ, въ саду, еще тише объяснила Анна Васильевна.
— Съ нѣмцемъ? И маіоръ опять глянулъ на меня избоку.
Я утвердительно кивнулъ головой.
Онъ переложилъ ноги съ правой на лѣвую и, помолчавъ съ минуту:
— A вотъ бы кого выпороть на порядкахъ! промолвилъ онъ.
— А, Богъ съ вами! испуганно возразила Анна Васильевна. — За что?
Онъ наморщился, потянулъ усъ.
— Чтобъ не блудилъ! коротко кивнулъ онъ ей наконецъ въ отвѣтъ.
Она уже не съ первымъ недоумѣніемъ подняла на него глаза, какъ бы что-то припомнивъ и соображая, мелькомъ, какъ бы съ боязнью глянула на павильонъ — и невольно вопросительно перевела свой взглядъ на меня.
— Вѣрно, милая Анна Васильевна, подтвердилъ я, наклоняясь къ ней.
Она вся покраснѣла, заморгала, опустила голову, какъ будто уличенная сама въ какомъ-то преступленіи…
— A не встрѣтился ты съ Ѳомей Богдановичемъ? спросила она, стараясь уже не смотрѣть мнѣ въ лицо.
— Онъ сейчасъ былъ у насъ, въ комнатѣ m-r Керети, съ Людвигомъ Антоновичемъ. За этимъ присылала сейчасъ Любовь Петровна; онъ и пошелъ къ ней, а съ нимъ и Ѳома Богдановичъ.
— Любочка до себя доктора просила? A что съ ней? проворно спросила Анна Васильевна.
— Горничная ея говорила, что она очень разстроилась тѣмъ, что Ѳома Богданычъ разсказалъ ей про Герасима Иваныча, и что она хотѣла придти сюда, только очень слаба…
— Ахъ, Боже мой миленькій! воскликнула Анна Васильевна, — просила-жь я Ѳому не бѣгать до ней. A онъ, должно быть, не успѣла она глазъ открыть, напужалъ ее до смерти!… Пойду я къ ней, чтобы чего еще горшаго не вышло…
Она глянула за ширмы, потомъ на насъ ина Савелія, уныло и недвижно прислоненнаго къ стѣнѣ въ головахъ своего барина, и, убѣдившись, что больной и Вася могутъ обойтись и безъ нея, вышла изъ комнаты.
Что-то въ родѣ горькой улыбки сложилось подъ длинными усами командора. Его невзрачное, грубое лицо необыкновенно какъ-то вызывало меня на довѣріе въ эту минуту.
— Ѳома Богданычъ, началъ я прямо, садясь подлѣ него на мѣсто, оставленное Анной Васильевной, — Ѳома Богданычъ очень просилъ Людвига Антоныча, — онъ сейчасъ ѣдетъ въ Селище, — сказать тамъ барону Фельзену, чтобъ онъ непремѣнно пріѣзжалъ сюда.
— На что? спросилъ маіоръ, не поворачивая головы.
— Провѣдать вотъ… я кивнулъ на кровать. — Ѳома Богданычъ, примолвилъ я, подчеркивая слова, — убежденъ, что баронъ очень любитъ бѣднаго Герасима Иваныча…
Командоръ бровью не моргнулъ.
— A онъ въ Селищѣ? сказалъ онъ помолчавъ.
— Да.
— Давно?
— Онъ нынче утромъ пріѣхалъ, говорилъ Людвигъ Антоновичъ, овесъ покупать у пана Яна.
— Откуда?
Я не ждалъ этихъ вопросовъ. Знаетъ-ли маіоръ все, что происходило въ саду, размышлялъ я, — а въ такомъ случаѣ отъ кого же онъ могъ узнать это: неужели отъ того же мерзостнаго Булкенфресса? Или онъ только догадывается о чемъ-то и допытываетъ меня? A если такъ, то я не могу, не имѣю права выдать эту тайну. "Je ne dois pas me trahir", повторилъ я мысленно слова моего гувернера.
— Откуда? повторилъ я. Изъ Юрасовки, должно-быть, вѣдь онъ тамъ стоитъ.
Командоръ одобрительно, показалось мнѣ, покосился на меня и, сморщивъ брови, погрузился въ новое молчаніе.
— Неужели онъ рѣшится сюда пріѣхать? заговорилъ я опять.
Мысль объ этомъ настойчиво преслѣдовала меня, и меня такъ и тянуло высказать ее командору.
— Кто? переспросилъ онъ по своему обыкновенію.
— A баронъ этотъ.
— A для чего ему не пріѣхать? Знакомъ! фыркнулъ онъ мнѣ въ отвѣтъ.
Я поднялъ на него глаза.
— Онъ такъ много зла надѣлалъ здѣсь…. робко прошепталъ я, невольно оглядываясь въ сторону Васи, хотя весь разговоръ нашъ шелъ вполголоса, и на разстояніи, на которомъ мы были отъ него, онъ рѣшительно не могъ ничего слышать.
— Такъ для того и ѣхать! отвѣчалъ маіоръ съ какимъ-то оттѣнкомъ злости въ тонѣ.
— Какъ для того? съ удивленіемъ повторилъ я.
Онъ взглянулъ на кончики своихъ сапоговъ, переложилъ ноги съ лѣвой на правую и презрительно проговорилъ, оборачиваясь съ окну: