И безъ дальнѣйшихъ объясненій ушла въ свою комнату и приказала укладываться немедленно. Она до самой ночи просидѣла на чемоданѣ, охая и шпыняя своихъ горничныхъ, которыхъ держала цѣлое стадо.
Бѣдная матушка рѣшительно не знала, что дѣлать и на что рѣшиться.
Молчаливо и грустно сидѣли мы вечеромъ за чаемъ, какъ вдругъ послышался подъ окнами стукъ подъѣзжавшаго экипажа и вслѣдъ затѣмъ въ столовую вошла совершенно неожиданно Анна Васильевна.
Сердце у меня такъ и запрыгало. Я кинулся къ дверямъ. Но Анна Васильевна была одна.
Ее встрѣтили громкими, радостными криками.
— Добрый вечеръ, добрый вечеръ, милые вы мои, торопливо отвѣчала она, обнимая каждаго поочередно.- A не видала же я васъ, не видала дней столько, что и счетъ потеряла. Забыли, разлюбили вы насъ, Софья Михайловна. Ну, да Богъ вамъ проститъ! Вижу, живеньки вы, здоровы всѣ, я и тому рада…
— A у васъ что дѣлается, Анна Васильевна? спросила maman.
— A у насъ что? отвѣчала вздохнувъ ея пріятельница.- A у насъ все одно: была ярмарка, ярмарка и по сейчасъ: одинъ съ мѣста, другой на мѣсто. Сегодня я ужь не утерпѣла, Ѳомѣ Богданычу своему говорю: какъ себѣ хотишь, а я въ Тихія Воды поѣду, Софью Михайловну провѣдать. Взяла да и уѣхала, вотъ на-же имъ всѣмъ! домолвила она, засмѣявшись своимъ внезапнымъ добрымъ смѣхомъ, при которомъ какъ-то необыкновенно мило ежилось ея маленькое, худощавое и нѣсколько болѣзненное лицо.
— И какъ хорошо сдѣлали! сказала матушка, цѣлуя ее:- а не то, я такъ бы и уѣхала, не простившись съ вами.
— A куда это, куда? спросила съ безпокойствомъ Анна Васильевна.
Maman передала ей про болѣзнь батюшки, про свое затрудненіе.
— Ахъ, Боже мой миленькій! чего же вы затрудняетесь? Поѣзжайте завтра съ Настей и сестрицу забирайте съ собою, а Бориса и Леву я заберу…
— Вы? добрая моя!…
Матушка даже покраснѣла отъ удовольствія. Видно было, что эта мысль не приходила ей въ голову и что она очень обрадовалась предложенію своей пріятельницы.
— A вы что думали? молвила смѣясь Анна Васильевна. — Заберу обоихъ и поѣдемъ, а вернетесь, представлю назадъ цѣлыхъ и здравыхъ… Какъ Вася мой будетъ радъ! обратилась она ко мнѣ:- онъ тебя очень полюбилъ, Боренька; когда уѣзжала я, прибѣжалъ ко мнѣ: тетушка, говоритъ, Бориса отъ меня поцѣлуйте покрѣпче.
Я весь горѣлъ отъ радости.
— Ты радъ, я знаю, шепнула мнѣ на ухо Настя, — faire le grand garèon въ Богдановскомъ… Гадкій!
И она такъ больно ущипнула меня за локоть, что въ другое время я бы непремѣнно вскрикнулъ. Но я не чувствовалъ ни боли, ни упрековъ совѣсти въ эту минуту. Я думалъ только: "наконецъ-то судьба соединяетъ насъ; одну только ночь переспать, и мы будемъ вмѣстѣ съ Васей!"
— И не думайте, не горюйте! говорила тѣмъ временемъ Анна Васильевна задумавшейся матушкѣ. — Завтра рано вмѣстѣ и выѣдемъ всѣ. Съ Богомъ поѣзжайте себѣ въ городъ, а я съ мальчуганами вашими до дому; въ одинъ часъ и поѣдемъ. Пошлите, прошу, сейчасъ въ Богдановское, чтобы меня сегодня не ожидали. Я у васъ ночую! заключила она рѣшительнымъ тономъ.
Она, видимо, расхрабрилась, наша добрая Анна Васильевна, и очень выросла въ собственномъ мнѣніи съ тѣхъ поръ, какъ рѣшилась "взять да и уѣхать" отъ гостей своихъ.
Лева ликовалъ и то-и-дѣло кидался обнимать старую свою пріятельницу-баловницу.
Въ половинѣ десятаго его услали по обыкновенію спать.
— Настя, Борисъ, и вамъ пора! сказала матушка. — Завтра надо подняться пораньше.
Мы простились.
Едва успѣлъ я ступить въ большую неосвѣщенную гостиную, по пути въ мою комнату, какъ услышалъ голосъ Анны Васильевны:
— До смерти люблю вашего Бориса, говорила добрая женщина матушкѣ,- славный онъ у васъ такой…
— Ахъ, добрая моя, поспѣшно заговорила за ней maman, — насчетъ Бориса у меня къ вамъ будетъ просьба.
"О чемъ это?" подумалъ я съ удивленіемъ, безсознательно замедляя шаги.
— Мг Керети боленъ, продолжала матушка. — Я не знаю право, какъ быть; нельзя и требовать теперь, чтобъ онъ вѣчно былъ при дѣтяхъ, а между тѣмъ я бы не желала, чтобы Борисъ, въ особенности, слишкомъ разсѣевался. У васъ всегда такая пропасть народу…
— Какъ въ Ромнахъ на ярмаркѣ, домолвила съ какою-то покорностью и вздыхая, Анна Васильевна. — Знаю я, знаю; что будете съ моимъ Ѳомой дѣлать! — Впрочемъ насчетъ вашего Бориса не безпокойтесь. Я его съ французомъ наверху помѣщу, подлѣ Герасима Иваныча; тамъ они и будутъ жить рядомъ съ Васей, и учиться могутъ вмѣстѣ, изабавляться… Вотъ еще скажу вамъ, Софья Михайловна, золотой мальчикъ этотъ Вася Лубянскій! Я такъ рада, что привезу ему завтра товарища! A то вѣдь день цѣлешенькій одинъ съ отцомъ убогимъ…