— Вашу проповѣдь я понимаю такъ, заговорила опять Дарья Павловна, — что вы для женщины не признаете мы: супружескаго, ни материнскаго долга?
— A ты бы шла себѣ, Галечка, робко рѣшилась наконецъ проговорить Анна Васильевна, давно уже, съ тревогой въ глазахъ, слѣдившая за впечатлѣніемъ, какое производили на дочь слова "ехиднаго нѣмца, прости Господи!"
Галечка вспыхнула, взглянула на мать, но, не противорѣча, встала, поцѣловала ей руку и ушла въ сопровожденіи своей гувернантки. Черезъ нѣсколько минутъ я услышалъ, какъ надъ террасой, во второмъ этажѣ, щелкнула задвижка и отворилось настежъ одно изъ оконъ ея комнаты: она слушала оттуда…
— Я или очень дурно говорю по-русски, возражалъ тѣмъ временемъ Фельзенъ, — или вы на меня рѣшительно клевещете, сударыня. Ничего подобнаго я не говорилъ и въ мысли не имѣлъ. Ко всякому долгу я отношусь съ подобающимъ уваженіемъ, — но позволю себѣ думать, что призваніе женщины не можетъ быть опредѣляемо исключительно обязанностями: жены и матери. Женщина, — и голосъ его зазвучалъ звончѣе прежняго, — совершеннѣйшее созданіе Божіе; не даромъ, учитъ насъ Библія, является она послѣднею въ ряду Его твореній…
— Браво! воскликнулъ Трухачевъ.
Другіе офицеры подхватили и зааплодировали Фельзену.
— Умѣете подольститься! грозя ему пальцемъ, жеманно улыбалась Дарья Павловна.
— Ну-жь и командуютъ онѣ нами! отозвался Ѳома Богдановичъ, потирая себѣ шею:- нѣтъ, скажу вамъ, горше начальства бабьяго.
— A безъ нихъ было бы такъ горько, что и жить бы не стоило, сказалъ Фельвенъ съ легкимъ вздохомъ, какъ бы давая разумѣть, что онъ эту горечь испыталъ на самомъ себѣ. — Женщины вплетаютъ небесныя розы въ земную жизнь, сказалъ одинъ великій поэтъ *). И въ самомъ дѣлѣ, я обращаюсь сказалъ онъ улыбаясь, — во всѣмъ одного со мною пола лицамъ, здѣсь находящимся: пусть каждый припомнитъ изъ своего прошедшаго, кому въ жизни обязанъ онъ былъ своими лучшими, счастливѣйшими минутами, кому…..
*) Sie flechten und webeu
Himmliche Rosen in's irdiche Leben
Schiller. Würde der Frauen.
— Прекрасному полу! въ одинъ голосъ, не давъ ему кончить, прокричали офицеры.
— За компанію жидъ удавился, — пожалуй и я туда же, подтвердилъ и Ѳома Богдановичъ, молодецки махнувъ рукой л добродушно подмигивая Аннѣ Васильевнѣ.
— Изволите видѣть, какое единодушіе! весело молвилъ Фельзенъ румяной дамѣ. — Еслибъ я теперь обратился въ почтеннымъ моимъ товарищамъ съ новымъ, уже нескромнымъ вопросомъ: законно или незаконно достались имъ эти незабвенныя для нихъ минуты, — они, я полагаю, нѣсколько затруднились бы отвѣтомъ.
— Да, да, конечно! отозвались со смѣхомъ офицеры.
— Еще бы! засмѣялась и Дарья Павловна. — Имъ при дамахъ совѣстно было бы сказать правду.
— Оно и не нужно. Для насъ достаточно того факта, что каждый изъ здѣсь находящихся такъ или иначе обязанъ лучшими минутами, выпавшими ему на долю въ жизни, женщинѣ. Изъ такого общаго признанія мы имѣемъ полное право, слѣдовательно, вывести и такое общее заключеніе: счастіе въ этой жизни даетъ женщина.
— Съ этимъ мы спорить не станемъ, сказала предовольная Дарья Павловна.
— A если вы согласны съ этимъ первымъ положеніемъ, то должны согласиться и на послѣдующее. Если такимъ образомъ женщина можетъ давать счастье, то она и должна его давать.
— Такъ, вѣрно, такъ! подтвердили офицеры.
Я глядѣлъ на Любовь Петровну. Выраженіе ея лица становилось уже неуловимымъ въ тѣняхъ быстро наступавшаго вечера, но какъ будто, чтобы скрыть его еще болѣе отъ нескромнаго вниманія, она низко наклонила голову въ поясу и принялась расправлять свои ленты.
— И такъ, говорилъ торжествующій Фельзенъ, — давать счастіе — вотъ прямое, главное призваніе женщины, счастье во всемъ многообъемномъ значеніи этого слова…
— Чего бы ни стоило, значитъ, а подавай вамъ сладкаго блюда, перебила его Дарья Павловна съ хохотомъ, — а то и женщиной называться не смѣй!
— A такъ, такъ! поддакивалъ Ѳома Богдановичъ. — Якъ не верты, требо умерты. Давайте намъ счастіе! а не то грызьться будемъ!
— Дядюшка, не мѣшайте, спите! нетерпѣливо раздался голосъ Любовь Петровны.
Ѳома Богдановичъ послушно сложилъ руки на кругленькомъ животѣ и дѣйствительно тутъ же заснулъ опять.
— Позвольте однако, безъ шутокъ, снова начала неугомонная Дарья Павловна, — вѣдь это вамъ легко говорить, но потрудитесь объяснить, какъ это сдѣлать? Кому обязана женщина давать счастіе?… Вѣдь это нельзя такъ… Румяная барыня вдругъ почему-то сконфузилась. — И рада была бы иная… но не рѣшится…