Обѣдня кончалась; священникъ выходилъ съ крестомъ изъ царскихъ дверей. Толпа двинулась впередъ, но я не рѣшился идти за всѣми и выскользнулъ изъ церкви за спиной гусара. Я чуть не плакалъ.
III
На чистомъ воздухѣ мнѣ стало легче. Свѣжо повѣяло мнѣ вѣтромъ въ горящее лицо. Солнце такъ кротко сіяло; такъ спокойно глядѣли вокругъ меня простыя, добрыя лица. Какимъ-то умирающимъ гуломъ гудѣли колокола въ вышинѣ. Я вздохнулъ всею грудью, какъ бы просыпаясь отъ тяжелаго сна.
— Борисъ, ты, кажется, забылъ въ кресту подойти? И матушка, вышедшая за мною изъ церкви, взяла меня за руку, пристально глядя на меня. — Зачѣмъ ты ушелъ? Что съ тобой?
Я не знаю, что отвѣчалъ бы ей. Мнѣ было не въ привычку таиться отъ матушки; я ее любилъ страстно. На мое счастіе, насъ уже окружала толпа, выходившая изъ церкви. Генералъ Рындинъ, впереди всѣхъ, велъ подъ руку Анну Васильевну. Она едва успѣвала откланиваться, благодарить, касаться губами ко лбу гостей, наперерывъ бросавшихся "къ ручкѣ". Громкія поздравленія оглашали воздухъ. За гостями все село кинулось въ ней. Ее чуть съ ногъ не сбили. Напрасно взывалъ густымъ басомъ генералъ: "осторожно, говорятъ вамъ, черти, осторожно!" Напрасно, тончайшимъ фальцетомъ, пищала о томъ же толстая попадья, держа въ обѣихъ рукахъ подносъ съ огромнымъ кренделемъ, утыканнымъ подгорѣвшимъ изюмомъ; крестьяне ловили и цѣловали края платья Анны Васильевны: "мати наша, голубонька била", восклицали старухи, продираясь въ ней; дивчата и маленькія дѣти протягивали ей вѣнки изъ полевыхъ цвѣтовъ, кузовочки съ ягодами и грибами. Бѣдная Анна Васильевна, по обыкновенію, вся горѣла отъ замѣшательства. Ѳома Богдановичъ — тотъ просто плавалъ въ умиленіи сердечномъ и побѣжалъ обратно въ церковь благодарить своихъ пѣвчихъ.