— Я ничего, отвѣчала она.
— Ты такая… блѣд-ная, проговорилъ онъ опять, и брови его озабоченно сдвинулись.
— Я плохо спала нынче и полѣнилась утромъ взять мою ванну. Vous en voyez les conséquences sur ma vieille figure, засмѣялась она ему въ отвѣтъ.
— Да и поздно же мы вчера сидѣли! воскликнула Анна Васильевна, — не годится такъ дѣлать, я всегда говорю. Ужь это мой Ѳома Богданычъ съ своей музыкой.
— A что твой Ѳома Богданнчъ съ своею музыкой? неожиданно выбѣгая изъ Васиной комнаты, заегозилъ самъ онъ, уперши, какъ говорится, руки въ боки и глаза въ потолки, въ двухъ шагахъ отъ жены и ожидая въ такомъ положеніи ея отвѣта.
— A то, старый мій, съ ласковымъ упрекомъ сказала она, — что отъ того самаго у насъ никому въ домѣ сна нѣтъ…
— A отъ-же того самаго и нема бильше! прервалъ ее съ какимъ-то отчаяннымъ жестомъ Ѳома Богдановичъ.
— Ахъ, Боже мой, миленькій! перепуганнымъ голосомъ воскликнула Анна Васильевна, — что тамъ еще случилось?
Ѳома Богдановичъ вытащилъ изъ кармана своихъ панталонъ какое-то письмо и, протягивая его, но не давая въ руки женѣ,
— Читать умѣешь? спросилъ онъ.
— Да ну же!..
— Нѣтъ, говори прежде — умѣешь читать?
— Ахъ, якій же ты нудный, Ѳома! уже засмѣялась Анна Васильевна, видя, что дѣло идетъ не "въ серьозъ".
— Читать умѣетъ, — самъ видѣлъ, какъ послѣ вѣнца въ книгѣ расписывалась! продолжалъ шутовство свое бѣдовый Ѳома Богдановичъ. — Хотѣлъ, чтобы сама похвалилась, — да не хотитъ, бо какъ коза упряма! Такъ на жь тебѣ, о, — читай!
Онъ сунулъ ей письмо и пошелъ здороваться со всѣми.
Анна Васильевна развернула письмо, взглянула съ нѣкоторымъ удивленіемъ на подпись и принялась читать его про себя. По мѣрѣ чтенія, лицо ея принимало все болѣе довольное, свѣтлое выраженіе. Окончивъ, она сжала письмо въ рукѣ и тотчасъ же обернулась ко мнѣ съ предложеніемъ идти съ нею къ Галечкѣ, у которой завтракаютъ Лева съ Керети; она, видимо, торопилась уйти.
— Чего же это, дядюшка, "нема у васъ бильше" теперь?передразнивая его, спросила небрежно веселымъ тономъ, зорко между тѣмъ слѣдившая за теткой, Любовь Петровна.
— A того нема, отвѣчалъ онъ, вздыхая, — что была у насъ душа общества, а теперь безъ души осталися…
— Что это значитъ? Мнѣ показалось, что голосъ Любови Петровны дрогнулъ, дѣлая этотъ вопросъ.
— A отъ — пишетъ, сказалъ, угрюмо качая головой, Ѳома Богдановичъ. — Ганнуся!…
Анна Васильевна уже уходила.
— Чего тебѣ? спросила она, не оборачиваясь.
— A куда ты?
— A на что я тебѣ?
— Давай писульку!
— Да некогда же мнѣ, возразила Анна Васильевна, спѣша въ двери и показывая этимъ, что ей не хотѣлось отдавать письма.
Ѳома Богдановичъ побѣжалъ за нею, схватилъ за руку и притащилъ въ средину комнаты.
— Давай мое добро! требовалъ онъ.
— A вотъ же не дамъ! пробовала она шутить. И какъ мало шло это ей, милой моей Аннѣ Васильевнѣ!
— Право, ma tante, все тѣмъ же неестественно небрежнымъ и преувеличенно веселымъ тономъ молвила Любовь Петровна, — еслибы мы всѣ здѣсь не видѣли, что это таинственное письмо передано было вамъ дядюшкой, можно было бы подумать, что это пишетъ кто-нибудь влюбленный въ васъ.
Анна Васильевна, къ удивленію моему, вдругъ перемѣнилась въ лицѣ, выпустила изъ рукъ письмо и опустилась въ ближайшее кресло, точно ноги подъ ней подкосились.
Ѳона Богдановичъ поднялъ письмо и усѣлся съ нимъ подлѣ племянницы.
— Кто же это вамъ пишетъ? спросила она.
— A нашъ гость дорогой, милый нашъ баронъ.
— А! какъ можно болѣе равнодушно промолвила Любовь Петровна. — И что же ему нужно? договорила она послѣ паузы и оперлась головой на руку, такъ что весь верхъ ея лица закрыла эта рука.
— A вотъ, слухайте.
Фельзенъ писалъ къ Ѳомѣ Богдановичу, что полученное имъ весьма важное для него извѣстіе требуетъ его немедленнаго отъѣзда въ К., и что онъ сейчасъ же отправляется въ полковой штабъ выправить себѣ отпускъ. Онъ никакъ не можетъ опредѣлить времени своего возвращенія, — и даже далеко не увѣренъ, придется-ли ему вернуться. Во всякомъ случаѣ для него теперь не можетъ быть рѣчи о командованіи эскадрономъ, расположеннымъ въ Богдановскомъ, и онъ, съ глубокою печалью, видитъ себя вынужденнымъ разстаться съ успѣвшимъ сдѣлаться ему уже столь близкимъ, — роднымъ, смѣетъ онъ сказать, — обществомъ любезнаго, радушнаго его хозяина и милѣйшихъ хозяекъ. Обо всемъ этомъ онъ надѣялся сообщить лично Ѳомѣ Богдановичу, но такъ какъ неожиданное извѣстіе пришло къ нему сегодня очень рано, на самой зарѣ, то онъ, съ одной стороны, чтобы не терять ни минуты дорогаго времени, съ другой, не желая тревожить сна Ѳомы Богдановича, рѣшился уѣхать, не простясь съ нимъ, не обнявши его предъ долгою, по всей вѣроятности, разлукой.