Къ счастію, все не было кончено. Мальчикъ удержался невредимъ, уцѣпясь за какую-то крѣпкую, длинную лозу, попавшуюся ему подъ руки, и, не теряя ни минуты присутствія духа, ловко сдернулъ зубами платокъ съ сучка и быстро полѣзъ тѣмъ же путемъ назадъ къ балкону.
— Внизъ, внизъ! кричала ему на всѣхъ языкахъ миссъ Пинкъ, отчаянно стуча руками по желѣзу перилъ.
Но Опицкій, не слушая ея, продолжалъ свою безстрашную прогулку по трещавшимъ жердямъ.
— Платки ваши, платки скорѣе! быстро проговорила находчивая англичанка, обращаясь въ присутствовавшимъ и топая ногой въ нетерпѣливой тревогѣ.
Она живо связала платки наши узлами, велѣла намъ всѣмъ вмѣстѣ крѣпко держать конецъ этой импровизированной ею веревки, а другой конецъ кинула подъ руки Опицкаго. Но онъ не воспользовался ею, — онъ и безъ нея долѣзалъ уже до перилъ и затѣмъ благополучно спустился обратно на балконъ.
Еще весь дрожа отъ напряженія и тяжело дыша сквозь зубы, стискивавшіе платокъ Любовь Петровны, онъ подбѣжалъ въ ней — она стояла, ухватившись за плечо сына, все еще съ зажмуренными отъ страха глазами, — и, съ какою-то рыцарскою удалью расшаркиваясь и подавая ей платокъ, проговорилъ своимъ тоненькимъ голоскомъ:
— Tout pour les dames!
Всѣ въ одинъ голосъ закричали: браво! Любовь Петровна схватила его за голову — и вдругъ заплакала…
Миссъ Пинкъ подошла въ нему, взяла за руку и, крѣпко пожавъ ее, сказала:
— You are a gentleman!
Только Галечка улыбалась все тою же своего невозмутимою улыбкой, да поэтъ Жабинъ, скрестивъ руки на груди, спросилъ, медленно роняя слова, точно гроши въ церковную кружку:
— Откуда это у него берется?
— Ужь, конечно, не у тебя выучился! отвѣчалъ я ему съ сердцемъ: терпѣть я не могъ его важности.
— Вы могли бы убиться, миленькій! говорила тѣмъ временемъ сквозь слезы Любовь Петровна: она все еще не могла успокоиться…
— Messieurs et mesdames, предложила находчивая Галечка, — хотите играть au fou? (Она полагала что "au fou" гораздо приличнѣе, чѣмъ сказать просто: въ дурачки.)
— Давайте лучше въ фофаны, возразила бѣлесоватая и худая, съ острыми и красными какъ морковь локтями, барышня, петербургская институтка, лѣтъ 16-ти, недавно вернувшаяся къ родителямъ въ наши края и которую почему-то называли Angèle. Настоящее имя ея было Анисья, а на ангела походила она столько же, сколько патока на лунный свѣтъ. Опицкій подскочилъ въ молодой хозяйкѣ:
— Давай, давай въ фофаны играть!
— И я буду! подхватилъ Лева.
— И я, и я! крикнула вся компанія.
Перейдя съ балкона въ гостинную Галечки, всѣ усѣлись за большой круглый столъ. Галечка, усадивъ подлѣ себя съ одной стороны Васю, съ другой Опицкаго, взяла карты и, вытащивъ изъ нихъ осторожно фофана, быстро прикрыла его рукой и осторожно подсунула подъ коврикъ лампы, стоявшей на столѣ. Кто-то изъ мальчиковъ тутъ же потянулся съ дерзкимъ намѣреніемъ подглядѣть фофана, за что тотчасъ же и получилъ полновѣсный ударъ по пальцамъ отъ безпощадной миссъ Пинкъ.
Карты были сданы, игра началась.
Любовь Петровна одна осталась на балконѣ и, медленно опустившись въ кресло, подперла голову рукой, — и такъ, казалось, и замлѣла… Ждетъ-ли она думалъ я, или не знаетъ, что онъ будетъ, и ей просто невыносимо скучно, и не живетъ она, а "прозябаетъ", какъ говорила она нынче генералу? И я глядѣлъ на нее и не могъ дать себѣ отчета, кого болѣе жаль мнѣ было въ эту минуту — ее или ея сына? Я успѣлъ уже привыкнуть читать на его лицѣ и понималъ, что онъ страдаетъ, глубоко страдаетъ; онъ такъ глядѣлъ, будто все, что происходило вокругъ него, мелькало предъ нимъ какъ въ туманѣ, будто ни единаго звука раздававшихся тутъ рѣчей не доходило до его слуха, и лица наша представлялись ему въ видѣ какихъ-то волнующихся, темныхъ пятенъ. Галечка скидывала за него его пары и слегка подталкивала его, когда приходилъ ему чередъ играть; онъ поворачивался, по ея указанію, вправо или влѣво, безсознательно, тупо поднимая на нее глаза, и ни разу не посмѣялась этому Галечка, не спросила о причинѣ его разсѣянности. Удивительно умѣла вести себя Галечка. Не даромъ говорила про нее, смѣючись, Анна Васильевна. что дочь ея, какъ только на свѣтъ Божій родилась, осмотрѣлась кругомъ и спросила: а что, все-ли у васъ тутъ въ порядкѣ?…
— Браво, браво! раздался общій взрывъ восклицаній. Оказывалось, что всѣ играющіе вышли парами, кромѣ Опицкаго и Жабина. Одинъ изъ нихъ долженъ былъ остаться фофаномъ.
Вся компанія приняла тотчасъ же живѣйшее участіе въ завязавшейся между ними игрѣ, повскакала съ мѣстъ, окружила ихъ. Звучный хохотъ, хлопанье въ ладоши подымались каждый разъ, какъ тотъ или другой вытаскивалъ не парную карту.