— Но постойте... Это же мой институт! – ахает Баум. Мы бежим мимо доски почета, мимо фикусов, наконец залетаем в лифт. Его двери закрываются, и я перевожу дух.
— Ваш институт – самое крупное сооружение на территории Хиганбаны. Неудивительно, что он просто пронизан тайными ходами и выходами, — отвечаю я. – Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — Баум чуть успокаивается. Его зрачки не расширены, кожа лица ровного цвета, дыхание размеренное. Шифратор оказывает побочные эффекты в десяти процентах случаев. Нужно всегда быть уверенным, что клиент не потеряет сознание по дороге.
Мы едем на самый верх – на тринадцатый этаж с минус восьмого. Лифт прекрасен: привычное золотистое дерево отполировано до блеска, в круглом зеркале показывают морские пейзажи. Грубо со стороны проектировщиков: большинство жителей Хиганбаны никогда не увидят моря. Я касаюсь зеркала и вижу собственное бледное до синевы лицо.
Внезапно динамики лифта щелкают.
Сквозь мягкий треск слышен бесполый голос, который льется в уши, как патока.
— Рейн, мне так хотелось ошибаться на твой счет, — произносит голос. Я резко оборачиваюсь на инженера, и волна его паники обдает меня льдом.
— Мне не верилось, что ты решишься убежать, — продолжает голос. – Я могу прямо сейчас рассказать о тебе Санкте.
— Ты не сделаешь этого, потому что презираешь ее, — вдруг отвечает Рейн. Он смотрит в пол.
Я понимаю, что творится что-то очень, очень странное.
— Ты прав, — голос мягко смеется, — на моей стороне Система. Мои личные стражи-люди и сеть компьютеров не дадут тебе покинуть город...
— Ты что, не понимаешь? – Баум резко вскидывает руки и мечется по лифту. Я вжимаюсь в угол. – Они разрушают тебя! Тебе нельзя распространяться дальше Хиганбаны! Энтропия...
И тут до меня доходит, с кем он говорит.
С Богом.
— «Энтропия», — передразнивает Хиганбанский Бог. – Рейн, ты идиот.
Вновь раздается шипение.
Лифт замирает, и я вижу, что приборная доска с лампочками и номерами этажей погасла. Пока Баум судорожно вдыхает и выдыхает, я пытаюсь разжать пальцами двери. Сначала получается узкая щель, а затем я пропихиваю в нее фонарик и умудряюсь развернуть его. За дверями лифта – темное помещение.
Я выбираюсь наружу, и протягиваю руку к Бауму, одновременно ногой придерживая двери. Тот рвется ко мне, и в этот момент лифт приходит в движение. Я слышу треск рвущейся ткани, зажмуриваюсь и просто тяну.
Я лечу на пол, сбоку падает Баум и его рюкзак, от которого оторвался карман и часть верхнего клапана. Мы переглядываемся: двери лифта остались раскрытыми, а за ними – чернота. Глубоко внизу шахты раздается грохот – кабина упала вниз.
Я встаю и осматриваю темный зал, в котором мы оказались. Старая мебель, покрытая тканью, ряд окон, в которых светятся городские огни. На стекле, как на мониторе, проступают яркие буквы: «В следующий раз ты не убежишь, Баум».
— Что это значит, Рейн? – я с трудом себя сдерживаю. – Ты говорил Богу, что собираешься сбежать?
— Мы поддерживали общение, — сердито отвечает он. – Я был в команде инженеров, что создали его! Конечно, я несу за него ответственность! Но в ней... нем... Слишком много человеческого. Поэтому мы ограничиваем его возможности с помощи Системы. Это сеть технических устройств...
— Я знаю, как устроен Проектор, — отрезаю я. Я стараюсь выглядеть более рассерженным, чем есть на самом деле: я хочу чуть припугнуть Баума, чтобы он перестал что-либо скрывать от меня.
— Она не выпустит меня, она нас угробит! – говорит Рейн.
— Что вы предлагаете делать?
— Мне нужно пробраться к Проектору и взломать Систему, — отвечает Баум. Это звучит претенциозно, и я фыркаю.
— Вы хоть понимаете, насколько это опасно?
— Я такой же профессионал своего дела, как и вы, господин Гарленд. Вы можете бросить меня и вернуться во Внешний мир – я все равно попытаюсь сбежать, с вами или без вас. Другое дело, что теперь Бог может начать охоту и на вас тоже.
В словах Рейна есть смысл. Бог наверняка меня запомнил.
— Так Бог и Система – это одно и то же или нет? – решаю уточнить я.
— Нет, — Баум смотрит на меня так, будто я сморозил фантастическую глупость, — Бог — это Бог. Это создание вне хаоса и порядка: квинтэссенция зачарованности. Система – это глупая машина, лишенная интеллекта. Но она сдерживает Бога, как корсет тело, и влияет на ее решения.
Мне не импонирует то, как жестко он проводит границу между материальным и эфемерным, но я молчу.
— Будь по-вашему, Баум. Если за сутки – пока не сменится шифровка часовой башни и вы снова станете различимы для официальных городских властей – вы взломаете Систему и дадите Богу выпустить нас, это будет чудо. Но я верю в вас, — профессионально отвечаю я.