Повезло в том, что дома в Тридевятом царстве, на краю которого выскочили из-под земли гуси-лебеди, царила ночь — их не заметили, и потому паники никто не поднял.
Радость по этому поводу была недолгой: они не просто направились в город, но опустились прямо перед царскими палатами, на главной городской площади. Повлиять на это путники не могли, командовал механическими птицами лично Кощей из своего дворца. Шум всё же поднялся, их едва не перестреляли, но караульные вскоре признали голоса Северьяна и царевича. Так что спокойно выдохнуть после дороги не вышло, их тут же взяли в оборот, утащили в палаты, разбудили царя…
В горенке, где правитель занимался делами и где давеча показывал Горюновой «то — не знаю что», кроме путешественников, собрались и царь, и царица, переживавшая о пропаже сына, и один из воевод, и несколько советников… Гвалт поднялся жуткий. Вроде все люди воспитанные, порядочные, да и не кричал никто ни на кого, не ругался — но говорили все одновременно.
Северина поначалу пыталась участвовать и поправлять брата и Елисея, но быстро отчаялась. Слушать всё это ей тоже не хотелось, поэтому девушка вскоре пристроилась в уголке на скамеечке, прижалась затылком к прохладной стене и возвела глаза к потолку. Боги знают, когда все устанут разговаривать и можно будет перейти к делу! Наверное, только когда охрипнут.
Задремать она не задремала, но погрузилась в фантазии с догадками о том, как могут выглядеть недостающие части Кощеевой смерти. Пока собранный фрагмент не подходил к отверстию под стопор, так что девушка предвкушала новые удивительные метаморфозы.
Вскоре мысли перескочили на Кощея. Странный он. То Бессмертный, один вековал в пустоте — и как будто не печалился, а тут вдруг спешка какая-то с этой смертью. Отчего, интересно? Терпение вышло?
— А ты-то что про Кощея скажешь? — голос рядом заставил вздрогнуть и ошалело оглядеться. Шум немного стих, но не умолк вовсе, зато к Горюновой подсел царь — его отсутствия среди говорунов не заметили.
— Жалко мне его, — бесхитростно призналась Северина. — От хорошей жизни-то небось помирать не собираются.
— Думаешь, он всё-таки хочет помереть?
— А что ещё? — не поняла она.
— А ну как, наоборот, в силу ещё большую войдёт? — предположил он.
— Он уверен, что это его смерть, — пожала плечами девушка.
— А если врёт? — продолжил царь.
— Вряд ли. Он такой… ну… Нет, не врёт он.
— Поручиться можешь?
— Ну знаешь, царь-батюшка! — насупилась Северина. — Вон к ним иди со своими подозрениями. Тебе надо моё слово — я сказала, а спорить и доказывать не нанималась.
— Не кипятись, — усмехнулся он, — я тебя понял. Дай глянуть-то на смерть Кощееву, из-за чего весь сыр-бор загорелся?
— С возвратом? — с подозрением уставилась на него Северина.
— Хотел бы забрать — не просил, а приказывал. Ты, конечно, Премудрая, но если бы угроза царству нашему была — тут уж не взыщи.
— Веришь, значит?
— Скорее да, чем нет.
Головоломку Северина доставала из кармана с опаской, царю отдала нехотя, но тот не обманул: поглядел да вернул. Потом пообещал отловить и прислать к ней Алёшку — царевнина жениха, чтобы помог с разговорами, он-то знал, к кому с вопросами идти. С тем и отпустил с миром отдыхать. Даже светец дал — с возвратом, а то по тёмным ночным улицам шарахаться то ещё удовольствие. Устроить уличное освещение царь подумывал, но без особого тщания.
Домой Северина двинулась с облегчением: от гвалта разболелась голова. Спать не хотелось, но вот полежать в своей постели в тишине — очень неплохо. Лучше бы, конечно, побыстрее выяснить всё нужное и вернуться к Кощею, но прямо сейчас это невозможно.
Вернуться ей хотелось, только Северина и сама не понимала почему. Загадку разгадать и посмотреть, как выглядит смерть Кощеева целиком? Оно, конечно, интересно, но всё-таки не до такой степени.
Василису жалко одну бросать. И невезучего Севера жалко, сколько можно ему мыкаться с несчастными своими любовями! Не пропадёт, но обидно: всем хорош, за что ему такое невезение?
Но больше всего жалко Кощея. Странное дело — жалеть бессмертного, да ещё с такой его жизненной историей. А поди ж ты. Век за веком в одиночестве куковать. Колёса меняются, поколения приходят и уходят, Василиса вот триста сорок седьмая, Иваны — все на одно лицо. А он так и сидит, как перст один. Жутко.
Да и, что уж говорить, интересно понять, как он работает, как сработает смерть и что вообще получится. В голову-то не полезешь, всё равно ничего не понятно, но рука… а движитель у него, интересно, как выглядит?