— Пойдём. Тебя ждут.
Конечно, Кощей постарался донести информацию о том, что скоро просить помощи станет не у кого, и до Фиккарики, но поручиться за то, что эта взбалмошная особа поняла всё правильно, не мог. С другой стороны, если она куда-то вляпается после, то это будут исключительно её проблемы.
В груди ныло уже почти беспрестанно. Моментами делалось почти мучительно, но, к счастью, длились они недолго и случались редко. Причиной их, кажется, была Северина, и это легко объяснялось: Кощей уже не только знал, но ощущал, что его смерть приближает именно эта девушка.
Бессмертный понимал, что должен испытывать какие-то тёмные чувства — злость, обиду, — цепляться за своё существование и тянуть время, но… Не получалось. Было только какое-то грустное предвкушение. Чем больше он наблюдал сейчас за собственным окружением, тем яснее понимал, насколько ущербным и пустым было прежнее существование. Подобен людям, но — не человек, имитация.
Сейчас он куда лучше понимал их эмоциональные реакции, их чувства — то, что отличало от него всех этих живых. Понимая, начинал кое-что копировать и кое с чем считаться. Научился, например, волноваться о безопасности Северины, а не только сознательно защищать её ради исполнения предначертанного. Он не хотел, чтобы с ней что-то случилось.
Но также острее сознавал, что сам не способен на подобное. Страхи Воли-Василисы, трепетная готовность с ними считаться грубоватого и резкого Северьяна, порывистые тревоги и жгучее любопытство Северины, безудержная детская жажда жизни Фиккарики, даже все эти нелепости, в которые влипал Елисей… Наверное, Кощей им завидовал. И понимал: если не жить вот так, по-настоящему, зачем продолжать эту агонию?..
***
Второе колесо размещалось рядом с Третьим, но, в отличие от Четвёртого, его жители к контактам не стремились. Куда ближе к людям внешне, чем каменцы, лесовики Второго колеса стояли ощутимо дальше по традициям и обычаям. Условия диктовала суровая жизнь: как и обитатели Пятого колеса, существовавшие в лесу и с помощью леса, они, в отличие от легкомысленных сородичей Фиккарики, были вынуждены бороться за каждый новый день.
Пожалуй, из всех жителей колёс, на взгляд Северины, эти были самыми несчастными. Жалких крох силы, которые давало более разреженное время, хватало только на сосуществование с лесом, и именно исполинские деревья были главной силой в этом мире, а разумные обитатели — приживалками при них.
Гостей, особенно гостей с Третьего колеса, здесь не жаловали. Местным претило стремление соседей переделать мир под себя, к металлам они относились насторожённо, а механику считали опасным колдовством.
Под стать им был и мир Второго колеса, населённый весьма опасными животными, не гнушавшимися охотиться на людей, полагая их весьма питательными. Для гостей из Третьего колеса тут имелся единственный ощутимый плюс: по неведомой прихоти Создателя на Втором была заметно ниже сила тяжести. По сравнению с высокими, тонкими и худощавыми аборигенами Северина с её земляками выглядели натуральными карликами, но — очень сильными. И это тоже был повод для неприязни местных.
Перед новым путешествием Кощей был особенно серьёзен и сосредоточен, так что провёл разъяснительную беседу и велел ни на шаг от него не отходить. Горюнова и так-то не собиралась, памятуя о прошлых приключениях, а под впечатлением от рассказа и вовсе искренне пообещала держаться за подол Бессмертного и — ни шагу в сторону.
Лес встретил неприветливо. Здесь, внизу, между могучих стволов, каждый в немаленький дом размером, было сумрачно и жутковато. Место выглядело как самая тёмная, непроглядная, жуткая чащоба, в какую Северина забредала единственный раз в жизни ещё в детстве, когда заблудилась вместе с братом. Страху натерпелась — жуть! Хорошо, что тогда с ней был куда более уравновешенный Север, он и сумел их вывести.
Подлеска тут почти не было, только толстенный ковёр медленно гниющего опада, пружинящий под ногами, и царствующие на всём этом густые и разнообразные мхи. Они свисали серо-зелёными полотнищами с нижних веток, начинавшихся на высоте в пару-тройку саженей, каждая из которых могла накрыть собой целую горницу. Толстые пушистые бледно-зелёные одеяла окутывали стволы деревьев на высоту до пары сажень.
Тишины в этом сумраке, однако, не было. В опаде постоянно шуршало, звучный топот чьих-то ног эхом разносился на вёрсты вокруг, кричали птицы или мелкие звери. Северина радовалась, что обула хорошие, крепкие и высокие сапожки: они проваливались в лесную подстилку глубже щиколоток, и не получалось отделаться от мысли, что в этой толще водится нечто омерзительное и кусачее.