Я обнажил голову и отёр лоб нижним краем футболки. Потом снова надел бейсболку, поднёс бинокль к глазам и вгляделся в горизонт. Но изображение в окулярах почему-то было уменьшенным. Поразившись, я опустил бинокль, потом снова глянул. То же самое. Тогда я перевернул бинокль объективами к себе. Картинка стала ещё меньше.
- Что за ерунда... - выругался я шёпотом.
- Можно посмотреть?
Голос раздался буквально над ухом. Я дёрнулся в испуге и огляделся по сторонам, но никого не увидел.
- Кто здесь?
Тишина.
- Кто здесь, спрашиваю я?
- Я. Я. Я, - трижды повторил голос за спиной.
Я обернулся.
На дороге, совсем близко, опираясь на свой велосипед, стояла улыбающаяся Мира.
- Как... как ты здесь оказалась? - выдохнул я.
- Я увидела, что вы выключили свет.
- Чего?
На Мире были шапка, куртка и бордовая мини-юбка, но, похоже, жара нисколько её не волновала. Лицо её было совершенно сухим.
- Мне казалось, я должен проехать этот путь в одиночку, - сказал я.
- Ой, да ладно! Вы же меня ждали.
- А вот и нет.
- А вот и да.
Я помолчал. Она взяла бинокль и повертела его в руках.
- Ваша труба сломалась, - сказала она.
- Это не труба, а бинокль, - сказал я. - Самый настоящий бинокль.
- Нет, это труба. К тому же, уродство какое-то.
И она вернула мне... трубу. Самую обыкновенную трубу. Даже не подзорную, а кусок ржавой отопительной.
- Ты права, - сказал я. - Она никуда не годится.
И отбросил кусок в траву.
- Это неважно, - сказала Мира. - Можно ехать и без неё. Разве не очевидно, что надо всего лишь ехать прямо и прямо?
- Но я хочу попасть домой.
- Я тоже.
Она оседлала велосипед и поставила одну ступню на педаль.
- Ну? - сказала она.
Немного поколебавшись, я последовал её примеру. Странно, но усталость и боль из тела словно испарились. Я снова был свеж и бодр, хотя по-прежнему хотел пить.
- Поехали! - звонко крикнула Мира.
И мы помчались.
Я проснулся в обильном поту. Простынь подо мной была насквозь мокрой. Чересчур испугавшись ночного холода, я, оказывается, спал, укрывшись с головой.
Высвободив руку из-под одеяла, я отключил будильник на сотовом, лежащем на ночном столике. Потом взял стоявшую рядом чашку холодного чая и с упоением проглотил её содержимое.
Ничем не запитая перед сном сигарета побуждает яростную жажду поутру.
Полежав минут пять, пытаясь вникнуть в смысл сна, подробности которого уже стали выпадать из памяти, я рывком сдёрнул одеяло в сторону. Кожа на теле тут же стала гусиной, словно в неё вонзили тысячи невидимых игл.
За окном серело утро.
Что ж, пора вставать, сказал я себе. Сегодня последний рабочий день.
6. МАЛЕНЬКИЕ НЕИСТОВЫЕ ВЕЩИ
.
Камень, лист, дверь
Мир полон липкости. Мир полон хлипкости. Я стою на крыльце и пускаю хлипкие кольца дыма в неподвижный воздух, полный оранжевого света. Влага липнет к стёклам. Мёртвые листья липнут к земле. Солнце липнет к хлипким тучам, а хлипкие тучи - к липким небесам. Хлипкие люди липнут к осенним мыслям, как мухи к липкой ленте. А мой взгляд липнет к дому на той стороне улицы.
Я расстроен, но расстроен предупредительно.
Раскрытие упёрлось в грохочущую шероховатость и сообщило: нет. Не сегодня. А чего ты, собственно, ожидал? Не хотел сегодня никуда идти. Но ты должен. Лучше бы послушал продолжение истории. Но это последний рейд этого года. Да, последний. Как настоящий маньяк, ты выбрал себе манеру поведения и следуешь ей неукоснительно. Но это определяется всего лишь временами года. Но ведь и сентябрь не настолько холоден. Но ведь дело вовсе не в климате. Но тогда в чём? Но ведь что-то во мне возрождается. Но возрождается в умирании. Но ведь как бы то ни было - придётся. Но почему? Но ведь таково обещание. Но в чём его суть?
В том, чтобы не умереть.
Да.
Час спустя он выходит из дома. Желудок его полон, а жажда утолена. Свежая пачка сигарет уголит карман его брюк, а за пазухой у него, как всегда - марлевая повязка, карандаш и пакетик с солью.
И позади его - Юля и Дженна. И Берке, и Бони. И малолетний дебил, и грёбаный хиппи. И слёзы в подушку, и тупая боль в ребро. И остывающий август. И дождичек в четверг. И Мира, и пять дней творения. И наркотическая зависимость от вечерних встреч. И мокрый отпечаток камня на листе бумаги, лежащем под дверью: Сегодня придти не смогу. Болею.
И впереди у него - хлипкость и липкость. И смена теоретического лета практической зимой. И пятьсот рублей, и семь лет по шестьсот тысяч. И все холодные бри. И Толстяк, и банка сигаретного пепла. И огонь, и вода. И Маяковский. И УМЛ. И старцы, сидящие на планетах. И сон под солнцем. И загорелый, как бомж.