- Да? Так зачем, зачем оно мне надо? Ведь эти фильмы показывают всему миру! Зачем мне смотреть то, что я воспринимаю как плохую актёрскую игру?
- Чтобы ты учился не быть расистом.
- Это не ответ... Да и бред ты несёшь. Там, где нет мимики - её и другой негр не обнаружит.
Его собеседник снова махает рукой. Оба умолкают. Хотя...
- Хотя нет, насчёт азиатов - не соглашусь.
Толстяк кладёт ладонь на плечо щуплого.
- Да ладно тебе, Геннадыч. Не вчера эта проблема возникла, не сегодня решится.
- Да никогда она не решится! Всегда эти сучьи выродки будут кровь из страны сосать! И всегда будут класть чужое в карман. Погань проклятая.
- Ишь, раскипятился как. Поехали лучше ко мне, накатим по рюмашке за твоё здоровье, снимем стресс, посидим душевно...
Щуплый смолкает и опускает взгляд. Потом коротко спрашивает:
- «Кристалл»?
- Ну.
Он обречённо вздыхает.
- Поехали...
Обдумав два этих мнения, прислушавшись к собственным мыслям, я... я внезапно прихожу к ошеломляющему выводу.
И мне хочется сказать: позвольте. Мне хочется возразить. Возразить вам обоим.
Я не знаю, что творится в головах прочих людей. Я не знаю, что за слова оформляют их мысли, и слова ли это вообще. Но я... я, в обычной беседе использующий стили средний и низкий, с самим собой говорю на языке, который, вероятно, вполне подходит под определение исчезнувшего стиля.
Мои мысли полны метафор, изысканных оборотов, изящных выражений, красивых позабытых слов. Я наслаждаюсь ими, купаюсь в них, как в тёплом дожде. Они звучат в моей голове словно бесконечная прекрасная книга, читаемая кем-то с самого моего детства. Я путешествую по ним, как по экзотическим планетам в бескрайнем космосе.
Но стоит мне открыть рот, как приученный за долгие годы, боящийся непонимания язык моментально отметает лишнее, кромсает мои фразы, делает их сухими, лапидарными и скучными.
Мне хочется возразить. Мне хочется поспорить.
Но спорить об этом мне не с кем.
Интермиссия
Всё кончено.
Я смаргиваю с ресницы горячую каплю и смотрю на бледный, призрачный свет, что течёт сквозь занавески в моё тоскливое убежище. Процеженный, фильтрованный, дистиллированный свет, оставивший за стеклом пустоту и предметы. Он бел и холоден, он исходит не от неба, а от огромного снежного поля. От ледяной звезды. И в наклонной колонне его кружатся искры мельчайших снежинок. И пол от него покрывается ослепительным инеем. И, познав одиночество комнаты, свет смелеет и превращается в стылый ветер, вызывающий мой озноб.
Моё тело колышется на мне, как плохо сидящее платье, как целлофановый пакетик, придавленный камнем. Мои плечи знобит над кроватью. Я касаюсь подушки в сантиметре от кожи. Кажется, я немного утопла в сырой простыне, ведь мы инертны попеременно - я и мой размытый анамнион.
Не в силах более смотреть на свет, я перевожу взгляд на шкаф. Тёплый, коричневый, лакированный шкаф. Громада, стоявшая тут задолго до моего рождения. Какое-то время он излучает нежное тепло, но потом... потом его поверхность слишком раскаляется. Плавные и невзрачные полосы - рентгеновский снимок мёртвого дерева, росшего, быть может, в позапрошлом веке - набирают яркости и претворяются в огненно-чёрную зебру. Вялотекущие огненные ручьи, перемежающиеся слепой темнотой. Я смотрю на один из них и не могу оторваться. И он растёт, он приближает к себе моё зрение, раздвигает себя в моих глазах до широкого флегетона, похожего на прядь рыжих волос, написанных кистью какого-то импрессиониста. Яркий, ядовитый цвет, место которому под землёй. Глаза мои слезятся, я отвожу их, но огненная река, лишь потускнев и ужавшись, спархивает с двери шкафа и трепещущей змейкой летит за моим взором: вправо-влево, вправо-влево... Я закрываю глаза, но она продолжает гореть под веками, извиваясь в судорогах растворения.
И так весь день - жар и озноб. И тоска. И отчаяние.
Время медлит и ковыляет, как старуха на лестнице. Кажется, прошли целые сутки с того утра, когда я увидела его сквозь морозные занавески. Смотрел так, будто встретились зрачками. Обиженный. А я так давно не видела этого лица при свете, что и забыла, в чём его странность. Та странность, что заставила сказать «Дайте посмотреть»... неужели всего лишь неделю назад? Пять, пять неполных суток.
А потом пропал куда-то. И это тоже странно: я всегда знаю, когда он дома, а когда нет, хотя вовсе не видела, как ушёл. Достаточно одного взгляда на угрюмый облик берлоги. Причудливые дары космоса. Как с одним мальчиком в школе: посмотрела на него, на смешное лицо, на мелкие кудряшки, и сразу поняла, что - Гриша.