- Тебе делать нефиг, что ли? - говорит он.
Я останавливаюсь в паре метров от него, не зная, что сказать.
- Чё ты ко мне пристал, псих? А? Я тебя спрашиваю. Идёт и идёт сзади, как будто я дебил и ни хрена не замечаю. Чё те надо-то? Ментам, что ли, сдать хочешь?
- Нет, - отвечаю я.
- А чё тогда? Иди куда шёл. А то я сейчас пацанов позову, они тебя на раз отрехтуют. Хиппи грёбаный, блин.
Я высовываю руку из кармана - сжатый кулак. Он дёргается, ожидая повторения сценария предыдущей встречи. Я спокойно разжимаю ладонь.
- Чё это? - спрашивает он, нахмурившись.
- Ну ты же просил...
Он внимательно смотрит мне в глаза, потом снова на купюру - ту самую смятую купюру в пятьсот рублей, которую ему не удалось отобрать у меня во вторник.
- Прикалываешься, что ли? - наконец спрашивает он.
- Нет. С чего ты...
- Я тебе кто, попрошайка? Или бомж какой-то? Иди им свои бабки раздавай. Нашёлся тоже благодетель.
Я в недоумении. До меня с трудом доходит, что тем самым он хочет сказать мне, что у него есть чувство собственного достоинства. Странное чувство странного достоинства, которое подсказывает ему угрожать, а не просить. Воровать, а не одалживать. Даже здесь, где никто этого не видит, он не хочет брать предложенные ему деньги.
Я делаю глубокий вдох и выдох. То, что я собираюсь сказать, сказать будет трудно.
Сплюнув, он молча следит за мной. Наконец, я решаюсь.
- Слушай, мне просто хреново, что я так себя повёл. Я понимаю, тебе нужны были деньги, по край были нужны, иначе б ты на такое не пошёл. Всё я понимаю. Я бы тебе их и так одолжил. Жмот я, что ли. А потом ты начал давить, прессовать... А у меня настроение и так было в минусе. Ну я и сорвался. Ты уж извини, - подумав немного, я добавляю: - Братан.
Он смотрит на меня - удивлённо и глубоко сосредоточенно, стараясь понять, заглянуть в мою душу. И это выражение явно не в привычку его мимическим мышцам: они сокращаются в новом для себя порядке, в неразработанных направлениях, чертя на коже слабые линии складок поперёк заметных морщин, которые явно вознамерились остаться с этим лицом навсегда.
- Из... Извини? - повторяет он, словно не веря ушам.
- Да. За то, что наехал.
- Так... Так это же я наехал! А ты в ответку пошёл.
- Ну какая разница. Я же знаю, что ты блефовал. Кто ж человека средь белого дня ради пятихатки убивает. Правда?
- Ну, - соглашается он.
- Ну так вот возьми деньги, чтоб я себя не чувствовал мерзотно. Понимаешь?
- Понимаю...
Он действительно понимает.
- Но это... - он проводит рукой по лбу. - Не надо, короче. Не надо, братан.
- Да возьми. Тебе бабки не нужны, что ли? Я нормально зарабатываю, чего бы мне их тебе не одолжить?
Он приоткрывает рот, видимо, намереваясь сказать, что и для него раздобыть деньги - не такая уж проблема, что отжатие - его давняя практика, а лохов и слабаков на свете много. Но, подумав, он проглатывает эти откровения. Я уже стал для него авторитетом, он угадал мои принципы, нюхом их почуял. И теперь не хочет выставлять себя передо мной в неблагоприятном свете.
- Бери.
- Да не могу, ну... Стрёмно как-то.
- Чего стрематься? Просто возьми. Потом как-нибудь отдашь. Встретишь в том районе и отдашь.
Застигнутый врасплох, обезоруженный проявлением заботы, он чувствует себя явно не в своей тарелке. А лицо его, к моему изумлению, меняется до неузнаваемости, становясь каким-то понятным, родным, душевным. Я смотрю на него во все глаза, стараясь запомнить феномен.
Он неловко оглядывается, потерев шею, а потом нехотя вытягивает купюру из моей руки.
- От души, братан.
- Ну привет, - говорю я, разворачиваюсь и ухожу прочь.
Но через минуту он меня догоняет.
- Слушай, дружище, ты, может, выпить хочешь?
- Нет.
- Как так нет?
- Я не пью.
- Да ну, брось ты. Не пью... Все пьют.
- Ну а я нет.
Он молчит, потом сочувственно спрашивает:
- Болезнь какая-то?
- Да Господи! Нет.
- А чё тогда?
- Ничего.
Он опять смолкает. Потом возобновляет попытки:
- Ты какой-то пришибленный. С бабой, что ли, своей поцапался? Пойдём выпьем, покурим, поболтаем. У меня хата тут недалеко.
- Не хочу я.
- Почему?
- Просто так - не хочу.
- Суббота же сегодня. Ты же по воскресеньям не работаешь?
- Нет.
- Так тем более! Пошли побухаем!
Я останавливаюсь и смотрю ему в лицо. Глаза мои слезятся от злости.
- Чё ты ко мне прикопался, а? Я сказал, что не хочу! А если бы хотел, то сам бы выпил на эту пятихатку. Один! Один, понимаешь? Но я дал её тебе! Так что оставь меня в покое и иди сам бухать... по мою душу.
Я иду дальше. Он остался стоять. До меня доносится лишь сказанное вполголоса: