– Надежда Александровна, а вы мне теперь двойки ставить будете?
– Не будешь учить уроки – придется поставить.
– А за то, что дядя Паша теперь к фельдшерской дочке ходить будет, не поставите?
Наденька огромным усилием воли заставила себя улыбнуться.
– Не бойся, Федя, не поставлю!
Вздрогнула от громкого стука в дверь.
– Надя, Надежда! Жива ты там?! – стучала тетка Аглая.
Наденька поежилась от холода. Печка не топлена, в окно, как ни затыкала она щели, дует. Сколько раз читала она в книжках про несчастную любовь, сколько раз недоумевала, как можно из-за парня так страдать-убиваться, а вот и сама не лучше. Внутри все жжет-выворачивает!
– Я…сейчас, Аглая Игнатовна…
Попыталась разжечь лампу, но, видимо, керосин кончился. Пошла в потемках открывать, едва лоб в сенях не разбила.
– Ой, горе ты ж мое! На-ка вот держи. Садись, поешь! Свечи есть? А фонарь?
Фонарь был. Небольшой, ей еще в детском доме подарили, в походах очень вещь полезная.
– Да…вот!
Наденька зажгла фонарь. Взяла из рук Аглаи Игнатовны теплый узелок.
– Керосин где?
– В сенях… я сейчас!
– Ешь давай! Срок-то какой, что так страдаешь?
Наденька застыла с узелком не поняв вопроса. Начала подсчитывать сколько прошло месяцев со злосчастного родительского собрания, но все ж решила уточнить о каком сроке речь.
– Беременна? – наконец в лоб высказалась тетка Аглая.
Наденька чуть узелок не выронила.
– Да…Да как вы можете….я….я…
– Дурное дело нехитрое…Ты садись, ешь, нечего Воронихе на радость худеть.
Сама Аглая скинула пальто с каракулевым воротником, подарок дочери, подсвечивая фонарем скрылась в сенях и вернулась с воронкой и бидончиком. Заправила лампу. Зажгла. В комнате сразу стало уютней. Затем, тщательно вымыв с мылом руки, растопила печь. Подошла к окну.
– Дует, то как! Что молчишь? Я б паклю принесла.
– Я затыкала… ватой…
– Сейчас девок пришлю, принесут. Ох и чайник пустой!
Тетка Аглая, сокрушенно покачав головой, вновь надела пальто, подхватила ведро.
– Я сама! – кинулась к ней Наденька, застыдившись своей беспомощности.
– Доедай! – приказала тетка Аглая. – Не развалюсь!
И принесла ведро воды. Полное.
Наденька доела картошку с кусочками обжаренного сала. Быстро вымыла посуду, заварила чай, разлила по красивым чашкам, достала привезенные из города вафли.
– Раз дитя нет, то и переживать нечего! Не стоит он того! Спину держи прямо, голову высоко, пускай Пашка глаза отводит! С Любкой Шуркиной небось яшкается? Давно к ней Ворониха присматривается! Справная девка, но гнилая! Еще посмотрим, кто плакать будет! А тебе мы жениха найдем! Да такого, что Ворониха локти обкусает!
– Не нужно мне жениха никакого, Аглая Игнатовна! Как-нибудь так…. Я уеду… не могу я здесь! К тишине никак не привыкну…
Наденька вспомнила последнюю встречу с Пашей в лесу. Поцелуй. Слезы наконец-то брызнули из глаз.
– Ну вот и ладненько! Поплачешь – легче станет, да смотри слезами не увлекайся!
Несмотря на поздний час, тетка Аглая, как и обещала, прислала внучек с паклей. Наденька дала им по вафле, хоть, наверное, и не педагогично было учениц примечать. Помыла чашки. Долила и еще раз вскипятила чайник. Остатки воды вылила в умывальник. Она уже знала, что в деревне не одобряли, когда после захода солнца мели дом, выносили мусор или ходили за водой. Считалась приметой плохой. Но Наденька, как правильная комсомолка, была выше деревенских суеверий и отправилась к колодцу.
– Па-аш, помог бы девушке, а то переломится ненароком, – раздался сзади капризный девичий голос, когда Наденька, тяжело дыша, подходила обратно к школе. Быстро обернулась. Какой же красивой парой были Паша и Люба! Павел растерянно потоптался на месте.
– Не беспокойтесь, Павел Сергеевич, не сломаюсь! – перехватив ведро в другую руку Наденька, как учила тетка Аглая, высоко подняв голову и выпрямив спину, что любой военный бы позавидовал, зашагала к своей пристроечке. На свое счастье, не упала и воду не разлила.
В печке догорало полено. Красивым синим пламенем вспыхнула коробочка с галстуком. Вспыхнула и погасла.
Колбаса
Последний день старого года выдался довольно хлопотным. Утром, Наденька едва не сожгла свое выходное платье. Всего платьев у нее было три: ситцевое летнее, довольно простое, в котором она приехала в Талицкое, темное, шерстяное, в нем девушка вела уроки, подшивая светлые воротнички. Это платье сменялось черной юбкой и парой блузок. Все строго ниже колена. Тетя Маша проследила, когда узнала, что девушка в деревню едет. Третье одевалось только по праздникам: Седьмое ноября, Новый год, Восьмое марта, Первомай. В этом году на седьмое ноября дул такой холодный ветер, что Наденька не рискнула одеть тонкое, крепдешиновое платье в белый горошек, а вот сегодня решилась.