А Семка Воронин с войны вернулся… Покалеченный, особенно на голову, но живой! Уже одно это вызывало гнев у Игната. Его красавцы-умницы незнамо где в земле гниют, а это недоумок — живой! Так, мало того, что пришел, так и начал еще за какие-то Советы агитировать! Егеревы и без советов неплохо жили! Своим умом, благо Господь не обидел! Работать нужно, не лениться — вот совет! Всем советам совет! Хотя… агроном Федор Ефимович, советы неплохие давал, полезные. И Вадим Матвеевич неплохой человек, карабин вон подарил, да патронов к нему ящик. А уж Анна Степановна — святая женщина! Скольким бабам родить помогала, да той же Воронихе! Помогла…на погибель свою!
На опушке леса Игнат, охнув, остановился. Снял рукавицу, шапку и размашисто перекрестился. Не было больше усадьбы Талое. Черное пепелище дымилось перед ним. Снял лыжи, перекинул карабин в руку и осторожно, стараясь не прожечь валенки, отправился осматривать головешки.
Надеждам Марии не суждено было сбыться — от Талых и Савицкого остались обгорелые кости. Даже скотину пожгли, гниды! Скотина-то чем помешала?! Еще раз перекрестившись, Игнат вновь стал на лыжи и отправился к Талицкой церкви Николы-на-Стогу.
«Барин вам мешал, сученыши?! Отобрать — поделить?! Погодите! И вас поделят! Навоз жрать с лебедой будете, вспомните Талого, вспомните, помяните, да поздно будет!»
Поздно вечером вернулся усталый Игнат на заимку. На вопросительный взгляд Марии, молча снял шапку. Перекрестился.
— Похоронили по-человечески. Я дядьку позвал, помог. Отец Илия был. И отпел и землю на могилке освятил. В усадьбе хоронили.
Молодая женщина кивнула, сделала шаг вперед и как подкошенная рухнула на пол.
1926 год.
С утра Ефросинья Ивановна Егерева, мать Игната, стала требовать у мужа, истопить баню.
–Да что на тебя нашло! Только в субботу топили, небось и остыть не успела!
Но Ефросинья Ивановна умела настоять на своем. Как только баня была истоплена, в нее погнали, как раз вернувшегося из леса, сына.
– Что вы, мама, его как к могиле готовите! – не выдержала Мария, с которой Игнат Егерев обвенчался пять лет назад.
– Не к могиле, а дорога будет, дальняя, трудная!
– Да какая дорога?! Февраль на дворе, позамело все!
Свекровью Мария была довольна. От Фединой матери они вон, к черту на рога считай, сбежали. Всех троих детей заела. Но если на Ефросинью Ивановну что «находило», то спорить бесполезно.
Пока Игнат мылся Ефросинья Ивановна сама собрала сыну узелок с вещами, что-то над каждой нашептывая. У Марии аж сердце зашлось. Одного схоронила, так неужели и второго придется? Но старушка только про дорогу дальнюю твердила.
А ночью во дворе Егеревых залилась громким лаем собака, а потом раздался топот ног на крыльце и громкий резкий стук в дверь.
– Кто? – испуганно спросила старушка Егерева.
– Милиция! Открывай!
Дверь открыл старик Егерев. Игнат, поднимал севшую от испуга на пол жену. За годы прошедшие после продразверстки сельчане подзабыли о ночных визитах.
– Егерев Игнат Николаевич кто будет? – устало-грубоватым голосом поинтересовался милиционер.
– Ну я, – настороженно отозвался Игнат. – А в чем дело?
– Собирайтесь! Вы обвиняетесь в убийстве Воронина Семена Андреевича!
– Да вы что! – с растрепанными волосами, в одной рубахе Мария, растопырив руки, загородила мужа от милиции. –Да он после ранения еле ходит! Да в него самого стреляли! Да кто вам на него наговорил-то?!
– Отойдите, гражданочка и не мешайте! В городе разберутся. Невиновен, так отпустят!
– Дождешься от вас!
– Еще одно слово и будете арестованы за оскорбление Советской власти! – прикрикнул на женщину милиционер.
– Иди к детям, – тихо попросил Игнат жену. Та, всхлипнув, прошла к полатям, откуда из-за занавески высовывались испуганно-любопытные рожицы Глашеньки и Аглаюшки.
Игната увели. Ефросинья Ивановна цыкнула на девочек, велев им спать. Заварила мятного чая.
– Нужно в город ехать. Хлопотать, – то ли предложила, то ли предупредила Мария.
– Я утром к Ивану схожу. Может, подсобит чем, – вздохнул Николай Васильевич. —Серега у него больно мудрый...
Старушка молчала.
Следующим днем Мария с Сергеем Ивановичем, сыном младшего брата Николая Васильевича, того самого «дядьки», что помогал хоронить убитых в Талом, уехали в город — хлопотать. Через три дня вернулись без Игната. Мария слегла после поездки. Плакали девочки, тенью бродил по дому Николай Васильевич. Только одна Ефросинья Ивановна бодро хозяйничала, что-то бормоча про дальнюю дорогу.