— Прости ее. — Ленкино лицо вдруг сморщилось, из глаз потекли слезы.
— Эй! Ты чего ревешь? — мой гнев вдруг испарился, и я, наконец, обратила внимание, что глаза у моей закадычной подруги красные, а всегда точеный ее носик распух. Плакала она уже не первый раз. — Что случилось? Где Алла?
— Заходи. — Лена затащила меня на кухню и плюхнулась на табуретку.
— В общем, Аллочка в больнице. — Ленка снова заплакала. Я подала ей стакан воды.
— Она играла у тебя на компьютере. Вечером. Я выносила мусорное ведро и на площадке почувствовала запах газа из твоей квартиры. Дверь была не заперта, и я вошла. Аллочка лежала на кухонном полу, рядом разлита вода. На плите стояла турка, конфорка под ней была погашена выкипевшим кофе. Вот и все. Наверное, Аллочка разлила воду, поскользнулась… — Лена снова всхлипнула — Она уже второй день не приходит в сознание.
— А что говорит врач?
— Ничего конкретного. Состояние стабильное, вот и все.
— Стабильное — это уже обнадеживает, — бодро сообщила я, хотя не поняла, что именно стабильно. К этому моменту я уже давно забыла, что пришла казнить Аллочку, и мне было ужасно жалко их обеих.
— Мне разрешили ночевать в больнице, и я хотела тебя попросить взять на время Унтера к себе.
— А я с ним справлюсь? — я с опаской посмотрела на пса. Он наклонил голову набок и поднял рыжую бровь. Унтер был назван в честь унтера Пришибеева за свой тяжелый и педантичный характер. Не знаю, кто надоумил двух хрупких женщин приобрести ротвейлера, но в настоящее время несомненным лидером в семье был он.
— Справишься. Он послушный. Ты его только не травмируй.
— Я? Да кто кого быстрее травмирует?
— Он впечатлительный — настаивала моя подруга, — и ты ему нравишься.
В этом я глубоко сомневалась, но выбора не оставалось. Деться псу было некуда.
— Слушайся Лину, — повернула Лена свое заплаканное лицо к Унтеру.
Он с упреком посмотрел на хозяйку, подошел и плюхнулся мне на ноги, утверждая так свое превосходство.
— Молодец, — зачем-то похвалила его Лена.
Через минуту я была уже в моей квартире наедине с Унтером, бессонной ночью и странным смутным беспокойством, оставшимся после Лениного рассказа. Мне никак не удавалось представить, как и обо что можно было удариться в моей кухне, площадью с грузовой лифт так, чтобы вторые сутки не приходить в сознание.
— Завтра схожу в больницу и узнаю у самой потерпевшей, — решила я, уже принимаясь за работу.
Понедельник — день тяжелый, особенно, если ему предшествовала бессонная ночь. Восстановить программное обеспечение и окончить свою конкурсную работу мне удалось только к полудню. Мое гениальное творение немедленно отправилось на суд работодателей, и к четырем часам вечера я была свободна и легка. Вчерашнее беспокойство растаяло под теплыми лучами светила, как и пролетевшая по небу темная тучка. Солнечный, теплый, но еще по-весеннему нежаркий день и чувство выполненного долга делали меня почти счастливой. Поэтому, направляясь в больницу, я была совершенно уверена, что и с Аллочкой уже все в порядке.
Больница встретила меня прохладными, пахнущими дезинфицирующими средствами коридорами, выкрашенными в унылый салатный цвет. По ним сновали врачи и медсестры в белых одеждах, ковыляли больные в старых пижамах и пестрых халатах. Из буфета пахло чем-то несъедобным. От этой прозы жизни мой оптимизм начал потихоньку угасать и к тому времени, когда я, крадучись, добралась до Аллочкиной палаты, и вовсе исчез.
Чистая белая комната, с окнами на улицу, была рассчитана на двоих. На одной кровати неподвижно лежала Аллочка с перевязанной головой и закрытыми глазами, вся утыканная какими-то трубочками, на второй — человек в гипсовом каркасе, напоминающий скульптуру из парка культуры.
— Привет! — сидящая у кровати дочери Лена подняла на меня потемневшие от бессонницы и тревоги глаза.
— Что-то случилось? С Унтером?
— Чшш. Нет. Я просто пришла вас проведать. Как дела?
Давайте, я вам расскажу, — раздался за моей спиной суховатый мужской голос. Я обернулась. Рядом со мной стоял высокий худощавый мужчина средних лет в белом халате. Его холодные серые глаза смотрели на меня сквозь очки с неодобрением.
Пойдемте, — он бесцеремонно и неожиданно крепко взял меня под руку и потащил к выходу. — Здесь находиться нельзя.
Лен, может, тебе что-нибудь принести? — успела я спросить уже за пределами палаты.
— Она вам позвонит. — Он плотно прикрыл за собой дверь. — Что вы хотели узнать?
— А что можно хотеть узнать, когда приходишь проведать больного? — разозлилась я. Почему это приложение к скальпелю разговаривает со мной таким тоном? — Его состояние!