Узкая, явно пригородная улочка, убегавшая от него в неуловимую даль, курилась полдневной жарой. Сначала ему показалось, что в той стороне, откуда он приехал, темнеет какое-то массивное здание, вроде парижского Центрального рынка, но, обернувшись туда во второй раз, он уже ничего похожего не увидел. Зато гораздо ближе, наверное, всего в паре сотен метров, вспыхнул золотом не то католический, не то православный крест. Внутри золота горела какая-то ослепительная белизна. Глеб, давая видению возможность смениться, снова посмотрел влево, где прежде нависали горы, но, как и ожидал, не увидел их и поспешно вернулся взглядом к кресту. Однако тот не исчез, и Глеб решительно пошел прямо на это ровное, несколько тускловатое по краям в свете южного полудня сияние.
Однако дойти до него он так и не успел. По правую руку заскрипел гравий, застонало железо открываемых ворот, и жалобно затрещали придавливаемые ими кусты. И прежде чем ржавые, выкованные в югенд-стиле ворота окончательно распахнулись, Глеб успел заметить на них белую, будто больничную табличку с грубо намалеванной цифрой «7» и несколько букв, вероятно, оставшихся от названия улицы. Сложить их в нечто вразумительное не удалось. Уже втянувшись в эту странную игру и ожидая дальнейших, еще более заманчивых предложений, он смело шагнул за ворота, стараясь при этом не смотреть по сторонам. Что подарят ему на этот раз? Гроты и лужайки английского парка, фешенебельную клинику для умалишенных, мрачную Кана-хену Бухары или снова пустынное марево шоссе?
Но Глебу пришлось немедленно разочароваться: навстречу ему по неухоженной дорожке, не спеша и не выказывая никаких признаков радушия, шел пожилой человек в неопределенного цвета и фасона халате и валяной, с кожаным кантом, шапочке.
Вид его совершенно разочаровал Глеба, а весьма нелюбезное обращение служителя это чувство только усилило.
– Что ж это вы так задержались? Завтрак давно прошел. Впрочем, если желаете, можете поговорить с Эдерой – она, вероятно, еще не…
– Поставьте мою машину, она здесь в двух шагах, – прервал невежливого привратника Глеб, приняв условия новой игры, которая, вероятно, называлась «Дом отдыха», и, пытаясь по наружности встречавшего и произнесенному им имени определить свое теперешнее местонахождение, двинулся вперед.
– Какую еще машину? – искренне удивился сторож, все больше вызывавший у Глеба сомнения в своей причастности к персоналу. – Интересно, кто это вам сказал, что сюда приезжают на машинах? Глупости какие! Ступайте, молодой человек, и не капризничайте.
– Мой номер? – Не оборачиваясь, бросил Глеб, уже проходя мимо потрепанного полосатого тента над бетонным подиумом с колченогой пластмассовой мебелью. Этот странный загон, судя по всему, служил столовой.
– Это удивительно! Вы что, номера своего не знаете?! Прямо, прямо, а там налево и на второй этаж, третья дверь. Не волнуйтесь, не ошибетесь. – Неопрятный субъект, вероятно, неуверенный в своих последних словах, почему-то все продолжал идти вслед за Глебом.
Но Глеб уже не обращал на него внимания: он с любопытством разглядывал как из-под земли возникшее перед ним здание. Оно было желтоватое и пористое, как слегка подмоченный во вчерашнем чае рафинад, но его зубчатые навершия, причудливые колонки террасы и отмеченные временем ступени невольно наводили на мысль о внутренних двориках Альгамбры и домах-крепостях медины[4] Феса. Глебу даже почудился струящийся в воздухе запах отлично выделанной старинной кожи и сигар. Впрочем, благородство аромата тут же сменилось неделикатным напоминанием о дешевой кухне. И, стараясь больше ни о чем не думать и ничего ни с чем не сравнивать, Глеб взлетел на второй этаж, где была терраса. Там он на секунду задержался, чтобы посмотреть вокруг.
В окруженном карамельными кустами парке вовсю кипела жизнь. Множество людей и самых разнообразных животных слонялось в высокой сочной траве, причудливо сплетаясь в пары и тройки, образуя сложные геометрические фигуры, переливавшиеся при этом всевозможными цветами радуги. Это напоминало некий странный магический танец, над которым Глеб не стал сейчас особо задумываться, но, толкнув легко подавшуюся дверь своей комнаты, он вдруг со звонкой ясностью в голове осознал, что трава под ходившими не то чтобы поднималась сразу, а не подминалась вообще.
Комнатка, в которой он оказался, ослепила его сумраком и прохладой. У окна с занавесками из той же полосатой ткани, что и тент, стояло видавшее виды кресло, а к стене одиноко жалась кровать с примятым покрывалом. «Ну хоть покрывало примято самым естественным образом», – с облегчением отметил Глеб и шагнул к окну – но там, сидя на ручке кресла и едва удерживаясь неприятными виляющими движениями, расположился худощавый, небольшого роста старичок с окладистой седой бородой, закрывавшей всю грудь. Костлявые плечи прикрывал махровый халат в сочную желто-синюю вертикальную полоску, в точности повторявшую расположение полос тента и занавесей. Маленькие темные глазки старичка живо поблескивали.
– Вы русский? – неожиданно спросил он, даже не поздоровавшись.
– Я?.. – на мгновение растерялся Глеб, не в силах определить, на каком языке они разговаривают.
– В таком случае зовите меня просто Фока Фокич.
– Весьма польщен… – начал вдруг засомневавшийся в собственном имени Глеб, но после непродолжительной паузы все же неохотно представился: – Глеб.
– Были за границей? – все так же весело и с любопытством поглядывая на него, потребовал старичок.
– Я хотел… – тут Глеб опять засомневался, в самом ли деле хотел он вылететь в Афины, и неожиданно для самого себя ответил вопросом: – Хотел узнать, а где я, собственно, сейчас нахожусь? – Он окончательно перестал понимать, что и относительно чего следовало ему теперь считать заграницей.
– В гостинице, молодой человек, всего лишь в гостинице! – весело воскликнул Фока Фокич и немного погодя добавил безапелляционным тоном: – Отныне мы с вами будем жить в этом номере вдвоем.
– А разве здесь нет одноместных номеров? – осторожно поинтересовался Глеб.
– Почему нет, есть. Здесь все номера одноместные, – спокойно сказал старичок, достал из кармана платочек и аккуратно вытер выступившую на лбу капельку пота. – Так вы, я вижу, человек мысли, а не дела. Но все же, прошу вас, бросьте выдавливать из меня пот, заставляя шевелить мозгами. Вдвоем в одноместном номере намного веселей, уверяю вас. Да и что вы этим хотели сказать? Вы знаете, я тоже человек развитой, читаю разные замечательные книги…
– Я хотел сказать только то, уважаемый Фока Фокич, что лично против вас я ничего не имею, но, видите ли, иногда человеку необходимо побыть одному… – тоже почему-то болезненно морща лоб, начал Глеб.
– О да, понимаю, понимаю! Я вас очень хорошо понимаю, молодой человек. Не извольте беспокоиться – я запросто могу перебраться в ванную комнату. Я только что ее обследовал, она просто великолепна. Вы не поможете мне перенести туда мой матрац?
– Но зачем же в ванную? Быть может, я лучше попрошу у администратора другой номер?
– Даже и не пытайтесь, мой милый, – уверенно махнул рукой старичок. – Вы разве забыли, что здесь все давно уж в полной комплектации?
Столь неожиданный ответ больше всего поразил Глеба замечанием о том, что он мог что-то об этом месте забыть. Поэтому, заставив себя принять все как должное, он счел за лучшее послушно перенести матрац старичка в ванную. Фока же Фокич тем временем продолжал болтать без умолку, смутно напоминая Глебу что-то давным-давно знакомое, впрочем, уже не имевшее к его жизни никакого отношения.