«Буду стараться быть хорошим и скромным со всеми, буду воспитывать в себе человека. Буду честолюбивым, но не высокомерным».
После долгой внутренней борьбы Феликс решил, что ему необходимо пойти к Джорджете, чтобы загладить неприятное впечатление, которое осталось у девушки. Однако его беспокоило то, что поступок, к которому он принуждал себя, заставлял его внутренне радоваться. Следовательно, принятое им решение было не чем иным, как проявлением слабости? Не означало ли оно также, что он уже не столь сильно любит Отилию? Он пытался честно разобраться в своем чувстве, и ему казалось, что он понял причину этой двойственности. Отилию он любил целомудренно, как будущую жену, Джорджета же была ему нужна физиологически. Она волновала его, он ее желал и не боялся, что может по-настоящему влюбиться. Обдумывая все это, он отправился к Джорджете, которая приняла его с грустной радостью. Феликсу показалось даже странным, что такая легкомысленная и в то же время расчетливая в своих действиях девушка, красивая, как фарфоровая кукла, и, как кукла, бесстрастная и равнодушная, может проявлять такую щепетильность в вопросах морали.
— Домнул Феликс, — сказала она, — мне искренне жаль Тити. Я совсем не хотела заставить его страдать. Но понимаете, было бы нелепо, чтобы я... В конце концов, он смешон. Виноват во всем Стэникэ. Но я тоже виновата, потому что играла им. Генерал узнал обо всем (тот же Стэникэ, по своей привычке, не удержался, чтобы не рассказать ему) и дал мне это понять. Не из ревности, не подумайте, — от доброты. Он человек добрый.
Феликса удивила эта доброта столь чуждых морали людей. Он подумал об Аглае и о Паскалополе и решил про себя, что люди, не обремененные семьей, испытавшие все земные удовольствия, должны быть более терпимы, чем остальные. Во всяком случае, его умилило суждение Джорджеты, и он пристально взглянул на нее.
— Послушай, — проговорила она,— я считаю себя красивой, обольстительной, понимаешь? Я вовсе не заносчива, но женщина чувствует, как на нее смотрят мужчины. И потом, несмотря на мое окружение, я относительно целомудренна, могу возбуждать и романтическое волнение. И вот я спрашиваю: неужели ты так робок? Или я лишена всякого интереса в глазах умного и образованного человека? Скажи мне откровенно, я не рассержусь. Почему ты бежишь от меня?
Под влиянием принятого им решения Феликс подошел к Джорджете и поцеловал ей руку. В глубине души он был взволнован и боялся, что окажется непоследовательным. Он чувствовал, что само естество, какая-то высшая сила требует, чтобы подобного рода отношения с женщиной были как-то определены. Джорджета поглядела на его вспыхнувшее лицо, заглянула в виноватые глаза и взяла юношу за подбородок. Феликс опять внутренне возмутился.
— Какие вы, молодые люди, странные — и смелые и непонятные. Почему ты тогда убежал от меня?
— Ты должна понять, что мне неудобно не ночевать дома. Дядя Костаке — человек старый, его нужно уважать. Потом — Отилия...
— Ты ее любишь, да?
Феликс ощутил особое удовольствие от возможности признаться в этом, и ему даже показалось, что таким образом он докажет свое дружеское отношение к Джорджете.