XV
Симион сделался настолько невыносимым, что Аглае решила от него избавиться. По правде говоря, она не очень верила в его безумие и считала это притворством с целью досадить ей. Мысль поместить мужа в санаторий была отвергнута ею с негодованием:
— На какие средства содержать его в санатории? Есть у него что-нибудь за душой?
— У него есть пенсия, — заметил Стэникэ.
Ч— то ты сказал? Пенсия? А я и дети на что будем жить?
В действительности у Аглае было немалое состояние, скопленное как раз из средств Симиона, которого она систематически лишала всяких удовольствий. В конце концов Стэникэ весьма осторожно предложил поместить Симиона в богадельню, но предупреждал, что может открыться, что у старика имеются средства (хотя сам же брался выправить свидетельство о бедности), и вместе с этим намекал, что подобное решение вопроса тоже не выход из положения, так как мучительно сознавать, что твой муж находится в богадельне, — и так далее и тому подобное.
— Ну и что же? — с кислой миной проговорила Аглае.— Разве я довела его до такого тяжкого состояния? Пусть отправляется туда, куда привели его собственные грехи.
В одно из воскресений все было подготовлено, чтобы увезти Симиона из дому. Богадельня была предупреждена, и Вейсман взялся выполнить эту деликатную миссию. Старика должны были под каким-либо предлогом выпроводить на прогулку, затем, якобы для осмотра, отвезти в богадельню и там оставить. Видавший виды медик хорошо усвоил свою роль: разговаривая с Симионом, он уже заранее продумал несколько сцен, которые могут разыграться. Аглае собрала в чемоданчик кое-что из носильных вещей Симиона — самое рваное — и теперь ожидала в столовой прихода Вейсмана. Больше из любопытства, чем из симпатии к старику, все домашние — Стэникэ, Олимпия, Тити, Аурика —расселись в этой же комнате — на кушетке, на стульях вдоль стен, взирая на происходящее, как на представление. Время от времени из кухни соседнего дома прибегала Марина прямо как была, с испачканными в муке руками, и с наглым бесстыдством распахивала дверь. Симион ослабел, глаза его лихорадочно блестели, борода отросла острым клином. Он сидел за столом и жадно тянул из чашки молоко. Выпив все, он заглянул в чашку, понюхал и сказал:
— Здесь был уксус!
Аглае рассердилась:
— Ты с ума сошел! Какой уксус? Если здесь был уксус, так не пил бы! С какой это стати уксус?
— Христу люди дали выпить уксусу. Им питаюсь и я с той поры, как мне были знамения.
В глазах Симиона отражалась тревога и страдание, однако Аглае ничем не выказала жалости, не обронила ни одного ласкового слова, чтобы успокоить его. Наоборот, она все больше раздражалась:
— Слава богу, я кормила тебя, дармоеда, на протяжении долгих лет всем самым лучшим, что было, не видя от тебя никакой радости, а теперь ты заявляешь, что я дала тебе уксусу! Пусть в сердце недругов будет уксус!
— Были знамения! — еще громче повторил Симйон.
— Какие знамения, дорогой тесть? — спросил Стэникэ, подмигивая другим, словно психиатр, расставляющий ловушку больному. — Кто знает, может быть, он и прав. Надо его выслушать.
Симион показал высохшими пальцами на бороду.
— Бог дал мне свою бороду.
— Лучше бы ты немножко подстригся, а не ходил в таком страшном виде.
— Чтобы я подстригся? — резко воскликнул Симион, вскакивая со стула. — Никто не может прикасаться к господу Христу.
Аглая посмотрела на него с глубочайшим презрением, все остальные — более или менее спокойно. Только Стэникэ казался не то увлеченным представлением, не то расчувствовавшимся.
Возбужденный Симион принялся расхаживать по комнате, жестикулируя и разглядывая свою одежду. Из покрасневшего, словно от мороза, носа текло по усам. Он говорил быстро, лихорадочно:
— Еретики крадут у меня деньги. Все они объединились, чтобы мучить мое платье. Посмотрите на брюки (они были коротки), ведь совсем выцвели. Они распинают мое платье на кресте. Христа изгнали из мира, они убили Христа, мир остался без бога. Мне пишут ученики, а вы не передаете мне писем. Это безобразие, я буду жаловаться императору Цезарю. Вы у меня украли перчатки, Христос превратился в траву, и его склевали куры (во дворе были видны какие-то куры). Где мое пальто?..
— Это я у тебя украла деньги? — воскликнула возмущенная Аглае. — Я?
— Мама, — попыталась успокоить ее Олимпия, — не спорь ты с ним.