— Вы слышите, дражайший дядюшка! — воскликнул Стэникэ. — Дайте нам, пожалуйста, немного вашей махорки. Явилась молодежь, студенчество, надо их угостить. Честь вашего племянника и моего любимого кузена Феликса в опасности.
Дядя Костаке растерялся, хотел что-то сказать, но Стэникэ не дал ему и рта раскрыть.
— Не беспокойтесь, ведь я знаю, где вы его держите. В коробке на комоде.
И он тут же исчез за дверью. Встревоженный Костаке чуть было не бросился за Стэникэ, но его остановил голос девицы, сидевшей за роялем:
— А для кого у вас этот инструмент? Вы сами играете?
Старик, у которого от волнения перехватило горло, просипел:
— Играет моя дочь!
— Ага! Значит, у вас есть дочь! И большая?
— Она уже барышня, — прошептал Костаке, который чувствовал себя как на иголках и не сводил глаз с двери.
— Какой у вас странный голос! — заметила другая девица, спрыгивая с окна. — Видно, вы много курите. Откройте-ка рот.
Застигнутый врасплох этим требованием, старик открыл рот.
— Вообще мне кажется, — заявила девица, — что у него воспаление миндалин. Как по-вашему?
Все окружили Костаке и по очереди заглядывали ему в рот. Старика спасла появившаяся в дверях Марина.
— Мне сказал Стэникэ, — произнесла она хмуро, как всегда, — чтобы я приготовила кофе. Так сколько же приготовить?
— Какое кофе? — испугался дядя Костаке.
— Приготовьте побольше, чашек десять, — прервала перепуганного старика девица, сидевшая за роялем.
Он попытался хотя бы уменьшить количество:
— Почему десять?
— Ну, дед, — вмешалась чернобровая девица, — не скупись на кофе!
Вся эта сцена произвела на Феликса неприятное впечатление, и он в душе ругал Стэникэ самыми последними словами, на какие только был способен. Что касается Стэникэ, то в комнате для карточной игры он сразу же нашел кисет, из которого пересыпал в брючный карман добрую пригоршню табаку, прихватив и несколько листов курительной бумаги «Жоб». Однако он задержался в комнате, побуждаемый желанием пошарить здесь. Он дернул несколько раз ручки ящиков, которые оказались запертыми, заглянул под мебель, повернул обратной стороной картину, немного подумал и стал искать, нет ли у стола снизу тайника, выдвинул, чутко прислушиваясь, единственный незапертый ящик, в котором аккуратно лежали игральные карты и разные безделушки, быстро и воровато оглянулся, взял только неотточенный красно-синий карандаш и снова задвинул ящик.
— Вот чертов старик, — пробормотал он, — до чего похож на мою тещу! Откуда он берет эти новые карандаши? А попробуй попроси у него, не даст ведь!
Снова выйдя к гостям, Стэникэ благородно разделил между всеми табак, предложив, словно в насмешку, самому последнему — дяде Костаке. Тот был явно недоволен таким разбазариванием табака и, ссыпав остатки, свернул себе сигарету гораздо толще, чем все остальные.
— Значит, у вашего дяди, — заметила медичка за пианино, — есть барышня?
— И еще какая! — продекламировал Стэникэ. — Доамнишоара Отилия — девушка редчайшей красоты. Будем надеяться, что скоро сыграем свадьбу.
— Свадьбу? А за кого она выходит? — спросила та, что сидела на окне.
— Если бог даст, то за него, — сказал Стэникэ, показывая рукой на Феликса и подмигивая старику.
Феликс так помрачнел, что все гости покатились со смеху.
— Не понимаю, как это получается, — между двумя затяжками сказала девица за роялем. — Вы говорите, что он племянник, а барышня — дочь. Какой же может быть между ними брак?
Запутавшийся Стэникэ попытался выйти из положения:
— Пейте кофе, а то остынет, это во-первых, и давайте оставим моего двоюродного братца Феликса в покое, а то он слишком застенчив. Здесь случай такого родства, что я не могу вам даже объяснить.
Девица, сидевшая за роялем, полистав ноты Отилии, лежавшие на полу, пихнула их ногой, от чего Феликс содрогнулся.
— Сколько тут нот, и все какие-то претенциозные вещи. У вашей дочери совершенно устарелые вкусы.
— Она талантливая пианистка, — запротестовал Стэникэ. — Учится в Париже.
Девица рассеянно посмотрела на него и стала, фальшивя и сбиваясь, наигрывать «Осеннюю мечту». Тощий студент фамильярно перегнулся через плечо музыкантши и при явной ее благосклонности прильнул к ее щеке. Другая девица спрыгнула с подоконника и стала вальсировать.
— Танцуете? — спросила она Стэникэ.
— Молодость, молодость! Я как будто снова стал студентом! — воскликнул Стэникэ, многозначительно поглядывая на дядю Костаке и пускаясь вальсировать со; студенткой.