Умом Феликс все прекрасно понимал, но подобные рассуждения для молодой девушки были уж слишком рассудочными. Его своевольная и жаждущая идеалов Душа жила по своим законам и никогда не довольствовалась настоящим. Быть может, Отилия говорила ему правду, а может быть, это было только уловкой лукавой девушки, желающей уклониться от решительного ответа.
— Послушай, Отилия, предположим, завтра наша свадьба стала бы возможной и мы бы любили друг друга так же, как сейчас. Тогда бы ты приняла предложение стать моей женой?
Отилия засмеялась и обняла Феликса, совсем как дядю Костаке, словно хотела сказать: «Никак тебе ничего не втолкуешь».
— Иди, Феликс, ложись. Я хочу спать. Завтра расскажем друг другу, что нам снилось.
На следующий день Паскалопол нанес им полуофициальный визит. Он крепко пожал руку дяде Костаке, подарил ему портсигар из палисандрового дерева и справился о здоровье. Такое же внимание он проявил и к Феликсу, найдя, что тот хорошо выглядит. Вынув из кармана маленький бумажник красного сафьяна, он протянул его юноше.
Потом Паскалопол перед всеми троими сделал пространный доклад о поездке во Францию, открыв тайну их маршрутов, рассказал про заботы об Отилии, о маленьких происшествиях. Казалось, что говорит дядюшка, который сообщает остальным членам семьи, как он справился с поручением прогуляться с племянницей. Паскалопол удивился, что некоторые письма не были получены дядей Костаке. Поскольку в них рассказывалось о таких вещах, о которых здесь, в Бухаресте, было известно только Стэникэ, Феликс сразу же догадался о причине. Однако он промолчал, питая отвращение ко всякому фискальству. На улице было тепло, дул ласковый ветерок, доносивший запах акации, и Паскалопол выразил желание посидеть в садовой беседке и сыграть в карты. Он считал, что родственникам грешно ссориться между собой, ведь сейчас и Аглае могла бы быть вместе с ними. Отилия вызвалась пригласить ее, но дядя Костаке был непреклонен. Хриплым голосом он объявил:
— Кто пло-плохо обращается с моей де-девочкой, тому не-нечего здесь де-делать,
И, повернувшись к Отилии, засмеялся, обнажая коренные зубы. Отилия вскочила к нему на колени и обвила его голову руками.
— Папа! — воскликнула она, поправляя ему единственный волос, который она разглядела своими острыми глазами на самой макушке старика.
Дядя Костаке был так доволен, что принялся играть в карты. Он сделал ставку, не жульничал и даже продолжал игру после того, как проиграл. Его хорошее настроение не обошло и Феликса, которому он неожиданно протянул пакет с деньгами.
— Я забыл тебе их отдать, — пояснил он, — это твои.
— Ну что, Костаке, разве не правда, что домнул Феликс прекрасный молодой человек, как я тебе и говорил?
— Пре-е-екрасный! — подтвердил старик. — Он и Отилия — мои дети.
— У тебя, Костаке, есть и хорошие и слабые стороны, — говорил Паскалопол. — Ведь мы знакомы столько лет. Тот, кто тебя не знает так, как я, мог бы сказать, что ты равнодушен к детям, на самом же деле ты любишь их. Но мало любить детей, Костаке, нужно сделать их жизнь прекрасной, дать им все блага, какие только можешь. В их возрасте рождается столько всяческих желаний, и то, чего они лишены сейчас, они уже не восполнят никогда. Я вспоминаю, Костаке, как ребенком я хотел пойти в цирк, где давали не помню уж точно какую программу. Почему меня не пустили, тоже не помню, но в тот день жизнь в моих глазах лишилась всякого смысла. Потом я был в цирке, в том же самом цирке, только немного позже, видел всю программу, но чувство неудовлетворенности не прошло. Мои товарищи, которые ходили туда раньше меня, рассказывали, как назло, о том представлении, на котором я не присутствовал, настолько красочно, что сожаление, что я его так и не видел, сохранилось на всю жизнь. Это, Костаке, все равно, как если бы девушка, которую я так желал в двадцать лет, вдруг была бы мне чудом отдана сейчас. Слишком поздно. Приятнее вспоминать о прошедшем счастье, чем после того, как минует твоя безрадостная, молодость, получить то, чего не имел вовремя. Ты любишь Отилию, в этом нет сомнений, и она тебя любит. Я клянусь тебе здесь, перед нею, что она никогда не жаловалась. До сих пор ей и не на что было. Но подумай о том, что я тебе как-то говорил, не то я украду ее у тебя. Она мне тоже нужна.