Не дожидаясь ответа, Стэникэ начал шарить по шкафам, хлопая дверцами. В самой глубине буфета он нашел закупоренные, покрытые пылью бутылки вина, бутылку ликера и хорошо выдержанное салями, совсем не начатое. По всей вероятности, это были подношения Паскалопола. Все, кроме Феликса и Отилии, весело уселись за стол, и Олимпия церемонно принялась нарезать колбасу тонкими ломтиками.
— Режь потолще, — запротестовал Стэникэ, — большому куску рот радуется.
Олимпия отрезала толстый кусок, в который так и впился Стэникэ, принявшийся жевать его без хлеба.
— Это настоящее салями из Сибиу, изумительное салями! Где вы его раздобыли, Отилия?
Девушка пожала плечами, а Олимпия сделала Стэникэ замечание:
— Не будь жадным. Господи, он проглотил колбасу прямо со шкуркой!
— Штопор! — потребовал Стэникэ, как будто он находился в ресторане.
Марина, веселая, словно перемена хозяина радовала ее, бросилась к буфету и достала штопор с отломанным кончиком.
— Эх, дядя Костаке, — укорил больного Стэникэ, восседая за столом, — держишь в доме такие вина и не имеешь порядочного штопора.
У больного, лежавшего на спине с резиновой нашлепкой на лысине, вид был весьма глупый. Пузырь был немного прорван, и через лоб, по веку и по щеке стекала тоненькая струйка воды, образовавшая лужицу на волосатой груди старика. Хлопнула пробка, и вино, темное, как запекшаяся кровь, забулькало в рюмку Стэникэ.
— Что ты притащила маленькие паршивые рюмки? — набросился он на Марину. — Подай большие хрустальные бокалы, так чтобы можно было почувствовать, что пьешь. Ого, какой аромат! Настоящее бордо, тончайшее бордо! Откуда оно, Отилия?
Не дожидаясь ответа, Стэникэ наполнил бокалы. Сотрапезники подняли было их, чтобы чокнуться, но в последний момент, видно, в них заговорила совесть и они выпили, не проронив ни слова. Олимпия нарезала еще колбасы, все молча брали ее с тарелки и жевали. Василиад, склонившись над столом, глотал, как голодный волк.
Поглядев на Отилию и Феликса, Аглае снисходительно обратилась к ним:
— А ты, Отилия, почему не ешь? А вы, домнул Феликс? Ведь не сидеть же вам голодными? Что суждено, то суждено, нужно быть мужественными.
Галантный Стэникэ встал и направился к Отилии, чтобы предложить ей руку и повести к столу.
— Отилия, дорогая, сделай мне удовольствие. Ты же видишь, что и нам тяжело. Ты думаешь, мы не знаем, что такое горе? Разве нам не больно оттого, что дядя Костаке скон... я хочу сказать, заболел? Но ничего, господь милостив, все будет хорошо. Садись за стол, подкрепись.
Отилия, словно защищаясь, так резко вскинула руки, что Стэникэ не стал больше ее уговаривать и не без иронии предложил Феликсу:
— Скажите ей вы, дорогой, объясните, чтобы она поняла, ведь между вами полное согласие!
Отилия поднялась в свою комнату, а Феликс остался в столовой, не зная, как ему поступить, ибо был уверен, что ради Отилии необходимо защищать дядю Костаке, пока он жив, несмотря на все его грехи. Стэникэ ласково протянул ему бокал вина и сказал не допускающим возражения тоном:
— Домнул Феликс, прошу вас ради меня!
Феликс взял бокал, отхлебнул вина и, обратив внимание на его кровавый цвет, вдруг вспомнил: ведь в подобных случаях, при ударе, пускают кровь. Он высказал свое мнение Василиаду, и тот, немного смущенный, признался:
— Да, действительно, мы могли бы пустить ему кровь, но у меня нет с собой ланцета. — Если хотите, можно послать за ним служанку.
— К чему эта кровь, — с отвращением сказал Стэникэ.— И именно сейчас, когда мы сидим за столом! Пустяки, с этим можно и подождать. Ведь ему положили лед на голову. Крови у него и без того мало, а вы еще хотите выпустить! Это же больно, оставьте человека в покое. Слышите, дядя Костаке? Желаете, чтобы вам пустили кровь и стало больно?
— Да-а-а! — ясно и жалобно ответил старик.
— Ну, это вы бросьте, — воспротивился Стэникэ,— мы лучше знаем, что вам нужно. Потом, потом.
Стэникэ тут же выразил недовольство закуской:
— Господа, к такому вину сухомятка не подходит. Я бы съел чего-нибудь остренького, особенного. Что скажете, дорогая теща, пахло у вас сегодня капустой?
— Как же, я готовила сармале [31].
— Браво, ура, пусть несут! — как безумный, закричал Стэникэ, но, вспомнив о больном, понизил голос: — Как вы думаете, ему мешает шум?
Доктор пожал плечами. Аурика достала из буфета тарелки и приборы и спокойно стала накрывать на стол, словно готовилось пиршество. Аглае объяснила Марине, где у нее дома стоят кушанья. Феликс при виде этой сцены почувствовал отвращение и пошел было наверх чтобы разыскать Отилию, но по дороге раздумал, вышел из дому и направился на улицу Святых Апостолов в кондитерскую. Он решил купить для Отилии шоколаду.