— На что жалуетесь? — спросил он дядю Костаке.
— Ни-ни на что н-не жалуюсь. Я уже пожилой и хочу знать, здоров ли я и что нужно делать, чтобы не заболеть.
— Прекрасно. Вы предусмотрительны. Прошу вас, разденьтесь.
Доктор внимательно, но без излишних подробностей осмотрел дядюшку Костаке. Он выслушал его, прощупал печень, послушал сердце и заявил:
При внешнем осмотре я у вас ничего не нахожу, по всем признакам вы здоровы. Только сердце работает немного более напряженно.
— Значит, у меня ничего нету? — старик захотел окончательно в этом увериться.
— Вы человек пожилой, — улыбнулся доктор, — а это тоже болезнь. Однако разрешите спросить, — прибавил он, глядя в глаза старику, — не было ли у вас удара, чего-нибудь вроде потери сознания, сильных болей в затылке?
Захваченный врасплох, старик сознался:
— Да-да, я упал, голова сильно закружилась.
— Вот видите! Этого нельзя больше допускать. Нужно соблюдать диету, не курить, не употреблять спиртных напитков, вести размеренный образ жизни. Я вам выпишу рецепт, но знайте, что в первую очередь все зависит от режима. Выбирайте неутомительные развлечения, ведите себя сдержанно, не волнуйтесь. У вас есть какое-нибудь состояние?
— Е-есть... небольшое... что мне нужно, имеется! — пробормотал дядюшка Костаке, инстинктивно хватаясь за карман.
— Ну, тем лучше!
— А... а у меня ничего нету? — еще раз переспросил Костаке.
— Ничего, мой домнул, — ласково ответил врач, — ничего, кроме немолодого организма, который надо щадить. Я сам бы подвергся опасности кровоизлияния, если бы позволил себе какое-нибудь безрассудство. Таким образом, соблюдайте умеренность, чтобы и впредь пользоваться сопротивляемостью вашего организма.
— И... и курить мне нельзя?
— Нет.
Старик плотно запахнул на груди пальто и направился к двери, сопровождаемый спокойным взглядом врача. Выходя, он вспомнил, что нужно заплатить доктору. Феликс говорил, что врач берет двадцать лей. После долгих поисков в карманах дядя Костаке извлек две монеты по пять лей, одну из них положил на стол, а другую зажал в кулаке, ожидая, что доктор как-то даст понять, что этого достаточно. Но доктор был непроницаем. Тогда Костаке положил и вторую монету и, не оглядываясь, засеменил вон.
Доктор выписал старику рецепт, и тот после некоторых колебаний решил заказать лекарство. Он спустился вниз по бульвару и остановился перед аптекой напротив кинематографа «Минерва».
«Здесь, наверно, дорого! — подумал дядя Костаке, топчась перед стеклянной дверью, ослепленный шкафами в стиле барокко и фарфоровыми банками. Он пошел дальше, вниз, и наткнулся на москательную лавочку, где торговали также аптекарскими товарами. Считая, что здесь все дешевле, дядя Костаке вошел. Хозяин выразил сожаление, что не сумеет ему помочь. Он мог бы приготовить более простое лекарство, порошки, а здесь была прописана микстура, для которой у него не хватало составных частей.
Дядюшка Костаке направился по проспекту Виктории к почте. Он знал одну аптеку на улице Липскань. Он вошел туда и подал рецепт, его попросили немного подождать. Не успел аптекарь взять в руки флакон, как дядя Костаке испуганно спросил:
— Сначала я бы хотел узнать, сколько это будет стоить.
Слегка удивленный, аптекарь взглянул на него, порылся в прейскуранте, подсчитал и заявил, что это лекарство будет стоить две леи и пятьдесят бань.
— Э-это слишком дорого! А подешевле нельзя?
— Конечно, нет. О чем вы говорите? Разве вы не знаете, что у нас твердые цены?
— Да? Тогда я не буду заказывать, — раздумал дядя Костаке.
Аптекарь бросил ему рецепт и занялся другим посетителем. Старик тихо побрел к улице Святых Апостолов, где находилась еще одна аптека. Там он просто спросил:
— Сколько будет стоить это лекарство?
Две леи восемьдесят бань! — ответила аптекарша, посмотрев на листок.
Дядя Костаке взял рецепт и вышел. Подумав немного, он медленно вернулся на улицу Липскань к первому аптекарю, где и заказал лекарство. Он сэкономил тридцать бань. На обратном пути Костаке заметил свет в маленькой церквушке около тира. Он очень устал и решил зайти туда. Несколько старух читали акафисты, долго крестились перед иконами и громко целовали их. Дьячок клевал носом на клиросе, гнусавя бесконечную литанию. Дядя Костаке, завороженный сиянием алтаря и невнятным бормотаньем дьячка, почувствовал, как его охватывает благочестие, и начал широко креститься правой рукой, в то время как левой ощупывал место, где лежали деньги. Он думал, что бог не может не обратить на него внимания, поскольку он заботится о будущем Отилии и обещает ей столько денег, и, главное, что бог не позволит ему умереть раньше, чем Отилия станет самостоятельной, потому что отеческое покровительство лучше, чем деньги. Такой опытный человек, как он, мог бы, например, положить определенную сумму в банк и со временем составить для Отилии из процентов новый капитал, не затрагивая самого вклада. Никто бы не был обижен: ни Аглае, которой достался бы основной капитал, ни Отилия, временно воспользовавшаяся им. С облегченным сердцем уходил дядюшка Костаке из церкви. Благочестиво помолившись, он, пятясь, вышел из храма. Сознание того, что он такой добрый, наполнило его радостью. Старуха, укутанная в платок до самого рта, протянула ему руку, причитая: