— Злополучный этот год! — заявлял он печально.— На кладбище везут десятками, сотнями. Все детей и стариков. Осень страшно влияет на легкие, на голову. Бакалейщик, торговавший на углу, у которого мы брали постное масло, тоже умер. Я его и больным-то ни разу не видал. Так, ни с того ни с сего. Не хотите пойти посмотреть? Бог знает, что с ним приключилось, только лицо у него почернело, как головешка, даже не узнать. Жена говорит, три дня он боролся со смертью.
Дядя Костаке всячески старался не слушать рассказов Стэникэ, но тот выкладывал их один за другим, не давая ему опомниться.
Старик стал суеверен, впал в ипохондрию, начал жаловаться на подлинные и воображаемые боли. Ему казалось, что у него стреляет в ушах, что плохо желудок работает, что сердце иногда останавливается, потому что он не слышит его биения. Он принимал самые ужасные слабительные и с суровым видом целыми часами просиживал прямо посреди комнаты на горшке, ожидая, что это принесет ему облегчение. С помощью различных умозаключений он сам нашел причины своего плохого самочувствия, определил средства для устранения их и составил фантастическое меню. Когда кончилась микстур он не захотел вновь заказывать ее, ссылаясь на то, что доктор ничего ему об этом не говорил. Однако, после того как ему однажды ночью приснилось, что все кирпичи, лежавшие во дворе, валятся на него под звуки военного оркестра, он решил снова посетить врача.
— Что мне теперь делать, домнул доктор? — спросил он.
— Как что делать? Ничего! Ведите спокойный образ жизни.
Старик рассказал о всех своих страданиях. Доктор улыбнулся, похлопал его по плечу и приободрил:
— Ничего. Это несчастья нашего возраста. Чтобы не обращать на них внимания, гуляйте, развлекайтесь, старайтесь рассеяться в обществе молодых людей, днем, когда хорошая погода, бывайте чаще на свежем воздухе в Чишмиджиу, на шоссе, только не простужайтесь.
Почти с религиозным благоговением выслушал дядя Костаке советы врача, хотя и остался немного разочарован, потому что ему не прописали лекарств. Отилия, как только узнала об этих советах, решила развлекать старика. Благодаря бесконечной любезности Паскалопола дядя Костаке и Отилия теперь почти ежедневно совершали прогулки в коляске, встречаясь очень часто с помещиком. Феликс опять сделался мрачен. Особенно на него подействовало обещание Паскалопола снова приехать играть в карты, чтобы рассеять Костаке. Своей женской интуицией Отилия, в душе которой отсутствие всяких предрассудков уживалось с суевериями, почувствовала, что старику необходима вера во что-нибудь незыблемое. Она зашла в бывшую комнату своей матери. Здесь перед иконами висела серебряная лампадка, которую никогда не зажигали. Отилия вычистила ее и перенесла в столовую, где дядюшка Костаке, ради экономии дров, устроил себе жилье, наполнила ее маслом и зажгла. Старик удивленно посмотрел на Отилию, ни словом не одобрил ее, но и не протестовал, а как-то раз даже сам пришел к девушке и озабоченно сообщил ей:
— Потухла лампадка, нужно ее зажечь!
Когда по мере сгорания масла огонь достигал налитой на Дне воды и начинал трещать, Костаке вздрагивал, словно слышал какой-то шепот, полный зловещего смысла. Но несмотря на все мелкие треволнения, он вовсе не выглядел подавленным. Нет. В глубине души он был уверен, что слова доктора нужно понимать в благоприятном смысле: не может человек умереть, если врач говорит, что он здоров.
Впрочем, он ничего не понимал в медицине — ведь он никогда не болел — ив том, что с ним произошло, видел только упадок сил, следствие жары или усталости. Он вспомнил, что, будучи ребенком, он чем-то заболел и у него был сильный жар (что это была за болезнь, он так и не знал), но потом выздоровел, и теперь тоже считал: раз уж принято лекарство, значит он снова обрел свою прежнюю силу. Каких-либо понятий об изнашивании организма у него не было. Планы, которые он молча обдумывал, становились все более грандиозными и простирались все дальше и дальше.
Феликс достиг наконец совершеннолетия и теперь мог самостоятельно распоряжаться доходами, получаемыми от банка. Тут-то он узнал, что и Аглае принимала участие в опеке над ним. Все было оформлено с помощью адвоката, который хоть и был человеком порядочным и внимательным, однако удержал в качестве гонорара довольно крупную сумму. Феликс ходил грустный, словно его ожидало изгнание, но старик поспешил выразить уверенность, что юноша останется жить у него «на прежних условиях». Отилии было стыдно, но она старалась не вмешиваться во все эти дела, а Феликс всячески убеждал себя, что никакого дурного побуждения у Костаке быть не могло, пока девушка откровенно не заявила ему: