Священник в сопровождении дьячка отслужил молебен, наполнив дом запахом ладана, и окропил стены святой водой. Поп Цуйка время от времени произносил невпопад какую-нибудь фразу из молитвы, искоса поглядывая, не ведутся ли приготовления к выпивке. Когда его преподобие окропил святой водой всех присутствующих (дядюшка Костаке при этом согнулся вдвое от благочестия), он переглянулся со Стэникэ, которого прекрасно знал, и понимающе улыбнулся.
— Откуда ты изошел, сатана? — насмешливо спросил батюшка, закончив службу и стягивая епитрахиль через голову.
— А разве я, ваше преподобие, — возразил Стэникэ на церковный лад, — не могу принять участия в святом молебствии, дабы укрепить свою душу?
— Можешь, почему не можешь, свинья ты собачья. Хвалю, что вступил ты на путь истинный и следуешь им к добру. Жду тебя к исповеди и святому причастию.
Батюшка со всеми был на «ты», считая всех своими «духовными детьми», а людям, наиболее ему близким, присваивал прозвище «свинья собачья». Наконец поп Цуйка, устав от ожидания, спросил Отилию:
— Послушай, дорогая моя курочка, нет ли у тебя цуечки, а то с самого утра что-то у меня с горлом приключилось неладное.
И в подтверждение своих страданий старец воспроизвел кашель на двух согласных нотах.
— Дядюшка Костаке, — заговорил Стэникэ, — вы должны поставить какое-нибудь вино и каких-нибудь там закусок. Таков обычай!
— Лучше цуйки! — простодушно заявил поп Цуйка. Костаке весьма хмуро поглядел на Отилию, но Стэникэ опередил его:
— Доставайте, дядюшка, пол [33] и попотчуем церковнослужителей.
Священник, услыхав, какие инструкции Стэникэ давал Марине, решительно вмешался:
— Послушай, ты, свинья собачья, скажи, чтобы она попросила у Кристаке того вина, которым он обычно меня снабжает, и сыру. Это к вину хорошо.
— Пусть и цуйки прихватит, моя хохлаточка, выпью ее тепленькую! — попросил старый поп.
Отилия, которой все это казалось забавным, не возражала. Отослав дьячка со всеми церковными принадлежностями домой, святые отцы в ожидании расселись на стульях.
— Хорошо время от времени освящать дома, — заговорил батюшка, чтобы что-то сказать. — Да не будем забывать о всевышнем, предержащем все в своей славной руце.
— И да выпьем немножко винца! — добавил Стэникэ.
— И винцо это доброе, свинья собачья, — отпарировал священник, — ибо даровано оно господом для благодеяния и благополучия творений рук его. Но только в меру.
— Снег идет, черт возьми, — заметил поп Цуйка. — Мне прямо в рот снегу надуло. Пятнадцать лет не было такого снегу, с девяносто пятого года, когда в ноябре завьюжило. Видно, махнул черт хвостом, чтобы я охрип.
— Послушай, преподобный, — одернул его с притворным возмущением батюшка, — я же тебе говорил, не поминай ты имени нечистого. Грех какой, а ты ведь старый священник! Нельзя так испытывать всепрощение милосердного господа.
Стэникэ вдруг решил пуститься на провокацию:
— Все вы такие! Другим советуете не пить, не сквернословить, а сами ваши преподобия делают что хотят. Как это еще люди могут вам верить!
— Дар! — провозгласил поп Цуйка, забирая в кулак свою бороденку. — Христианин уважает во мне дар божий, а не меня грешного.
— Ты, свинья собачья, — запротестовал главный священник,— видно, играет тобой сегодня сатана. Ты слышал, чтобы я когда-нибудь ругался, упоминал имя господа бога всуе? Его преподобие уже старик, бедняга иногда и сплошает, ибо все мы полны грехов. Ты говоришь, что я пью, сатана? Стаканчик вина могу пригубить, поелику это дозволено и священным писанием, ибо в Премудростях своих глаголет Соломон: «Коли будешь сидеть за столом всесильного, благоразумно вкушай от того, что поставлено пред тобою».
Поп Цуйка загнусавил:
— Вкушай мед, сын мой, ибо хороши соты и да усластится глотка твоя. — Потом озабоченно спросил: — А много ли, отче, нам еще этой цуйки вкушать, ведь мне-то уж недолго жить осталось!
— Эх, преподобный, не дано нам, грешникам, знать, сколько мы проживем, и не будем гневить господа бога нашей гордыней. Господь бог знает.
Значит, — заметил Стэникэ, корча из себя вольнодумца,— ты считаешь, что бог стоит с меркой и отмеривает нам срок жизни?
Священник изобразил на своем лице ужас и погрозил Стэникэ кулаком: