— Как тебя зовут, курочка? — спросил поп Цуйка, заглядывая под епитрахиль.
— Аурелия!
— «...и рабу твою Аурелию, кающуюся в них же содела согрешениях, приими обычным твоим человеколюбием...»
Священник продолжал бормотать непонятные слова, потом страшно закашлялся, проклял всех чертей в аду и спросил Аурику:
— Знаешь, голубка, заповеди? Ибо в книге говорится, что я должен тебя их спросить.
— Знаю, батюшка, я их в школе учила.
— Тогда хорошо, совсем хорошо! А «Верую» знаешь, голубка?
— Знаю, батюшка!
— И это хорошо. Все кости у меня ломит, не иначе как нужно натереться керосином и выпить дрожжевой водки. Погоди, я посмотрю, что здесь написано, а то у меня очки с носу свалились. Скажи мне, цыпка моя, не лжесвидетельствовала ли ты? Не изменяла ли клятве, данной господу богу? Да откуда тебе содеять этакое, ведь ты еще дитя! Скажи мне, не опозорила ли ты своего девичества... хм... крепким словом? Это для мужчин, будь ты неладен! Погоди, посмотрим, что там дальше идет. М-да! Не впала ли ты в грех с кем-нибудь из родственниц или с какой-нибудь девицей? Не гуляла ли ты с девицами другой веры, не была ли в греховной связи с невинной девицей... чтоб тебе пусто было, это тоже для мужчин! А, погоди. Вот что, скажи-ка мне, дочка, не пила ли ты травного настою, чтобы не было детей? Не отравляла ли ты чрева, чтобы изгнать плод, не была ли тяжелой, не гуляла ли в беззаконии?
— Я, батюшка, барышня, — заявила Аурика.
— Невинная девица! Ну так благо тебе. Скажи мне так: а не... эх, нехорошее слово... не грешила ли ты, когда была на выданье или когда была обручена?.. Ну а если и грешила, что из этого? — поп Цуйка сам нашел оправдание.— Бог простит, ибо мужчина — свинья. Не наряжаешься ли ты, не притираешься ли румянами или другими благовониями, замыслив соблазнять юношей на утеху дьяволу?
— Пудрюсь, как и все женщины, — призналась Аурика с чувством, что она совершает великий духовный подвиг.
— Ну и ладно, дорогая моя. Пусть и купец живет и дьявол тешится, хе-хе-хе! Ну, что же мне тебя еще спросить? Фасоль ела, соленья во время поста ела? Не задалась у меня в этом году капуста, почернела вся, стала слюнявая, как раздавленная улитка.
Поп Цуйка быстро положил руку на голову Аурики и затянул грудным голосом:
— Господь и бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит тебя, чадо Аурелия, и да отпустит все прегрешения твоя. И аз, недостойный иерей, властию его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя отца и сына и святого духа, аминь. Такой мороз, прямо до костей пробирает. Все, родненькая. А когда будет у тебя добрая цуечка, исцелишь и ты меня от этого кашля. Отбей несколько поклонов. Неплохо это, чтобы смирить нечистого.
— Батюшка,— после некоторого замешательства обратилась Аурика к старику, который торопился уйти и дул на застывшие пальцы. — Я бы хотела вам кое в чем признаться.
Говори, родненькая, быстро.
— Я люблю!
— Люби, голубица, теперь тебе самое время, а я тебя венчать буду.
— Но я люблю человека, который не знаю, подходит ли...
— Он что, женатый? Случается и этак, ибо хвост сатаны не отдыхает ни мгновения.
— Он не женат, но он не одной со мной веры.
— Ага, значит католик или протестант, из тех у кого и креста нет на церкви, чтоб им пусто было. Но знаешь, и они тоже ведь христиане, и это разрешается.
— Он не христианин, батюшка.
— Так что же он за черт, прости меня господи? Турок?
— Он иудей.
— Ай-яй-яй! — испугался поп Цуйка. — Как тебя искушает нечистый! Но ты ведь не грешила с поганым?
Аурика покачала головой.
— Что же тебе сказать, голубица? Такие случаи не часто встречаются. Хорошо бы тебе помолиться, чтоб всевышний просветил тебя. Я вот тебе что скажу: коли приведешь ты его в христианскую веру, значит, приведешь душу в рай. А иначе трудное это дело.
— Я попробую, батюшка, так и знайте, попробую! — повеселев, обещала Аурика.
С этого времени она все чаще стала приглашать к себе Вейсмана под разными предлогами и делать ему всякие намеки.