Забыв то, что он сам только что говорил об Отилии, Стэникэ прибавил:
— Эх, и дурака вы сваляли... Будь я на вашем месте, Отилия теперь была бы моей метрессой, и преспокойно обнимал бы ее я, а не Паскалопол.
Не желая слушать его больше, Феликс убежал, хотя Стэникэ отчаянно вопил ему вдогонку:
— Погодите, мне надо вам кое-что сказать...
Вечером Феликс сообщил дяде Костаке о желании Иоргу и просто из добросовестности, ибо не обольщался относительно своего влияния на дядю Костаке, обрисовал ресторатора в самых лестных красках. Старик вытаращил глаза:
— Он сказал тебе, что купит дом? Нет, вы только послушайте! И сколько же он даст?
— Даст, сколько потребуете. Он хочет поговорить с вами!
— Да разве, когда я его спрашивал, он на днях через Стэникэ не передал, что за этим не гонится? Он сказал, что купил другое помещение.
— Так это все неправда. Домнул Иоргу посылал Стэникэ к вам именно для того, чтобы просить продать ему дом. Он и заплатил ему за это. И еще раньше, в моем присутствии, дал двести лей, чтобы вы продлили контракт.
Дядя Костаке сразу охрип и простер руки к Феликсу, как будто виноват во всем этом был именно он:
— Обманщик, негодяй, чтоб ноги его больше не было в моем доме! Я ему дал пять лей, понимаешь! Дал ему пять лей на извозчика, чтобы он привез Иоргу ко мне! Три дня ждал! Осел! Он продает меня моим врагам. Сейчас же пойдем туда. Ты пойдешь со мной.
— Куда?
— К Иоргу!
Феликс с радостью принял предложение, довольный, что может оказать услугу тому, в ком видел отца Отилии. Он надел другой костюм, поправил на дяде Костаке обтрепанный галстук, и они отправились. Так как идти надо было довольно далеко, Феликс предложил старику сесть в трамвай или взять извозчика. Но дядя Костаке не согласился:
— Ты устал? Я нет! Дойдем потихоньку.
Всю дорогу старик брюзжал, вполголоса ругая Стэникэ: жулик, обманщик и так далее. Чтобы доставить Феликсу удовольствие, дядя Костаке купил по пути пакетик американских орехов и сам сгрыз почти все. Дойдя до ресторана, дядя Костаке послал Феликса вперед, предупредить хозяина. Феликс пробирался между столиками слегка сконфуженный, так как уже начинала собираться публика (было десять часов вечера), и оглядывался по сторонам, не подкарауливает ли его здесь Стэникэ. Он разыскал Иоргу, и тот, ликуя, поспешил вместе с Феликсом к двери. Они нашли щелкающего орехи старика на тротуаре.
— Домнул Костаке, я всю жизнь буду благословлять вас и вашего племянника!
Ресторатор втолкнул их в длинный темный коридор и по извилистым лесенкам и неожиданным переходам привел в свой кабинет. Из-за двери доносился резкий женский смех и тяжелое шарканье. Там был «отдельный кабинет». Дядя Костаке жевал орехи и удовлетворенно ощупывал стены, деревянные панели, засовы.
— Я вложил в ремонт целое состояние, домнул Джурджувяну, — сказал Иоргу, — заботился о вашем доме, как о своем собственном. Неужели теперь он перейдет в руки моих недругов?
Феликс чувствовал себя неловко. Он находил неудобным присутствовать при разговоре, тем более что дядя Костаке, очевидно, немного стеснялся его. Феликс даже сказал себе, что вмешиваться в эти дела ниже его достоинства. Ему хотелось есть, так как, прибежав домой, он не успел пообедать, а дядя Костаке слишком торопил его. Услышав об этом, Иоргу тотчас же приказал сервировать стол в одном из отдельных кабинетов и предложил Феликсу все, что тот пожелает. Два кельнера терпеливо и с явным расположением объясняли Феликсу качества всех кушаний, спорили между собой, посылали один другого по очереди на кухню и кормили юношу тем, что считали гордостью фирмы, наливая в стоявшую перед ним батарею бокалов всевозможные вина. После этой одинокой пирушки Феликс охмелел, по всему его телу разлилось блаженство и он стал припоминать все события этого дня. Сегодня у него был особый день, день нового существования, он познал радости жизни. Неожиданно для себя он услышал свой вопрос:
— А домнишоары Джорджеты здесь нет?
Кельнер выбежал за дверь и вскоре вернулся с известием, что домнишоара минуту назад приехала и сейчас поправляет прическу в комнате экономки. В душе Феликса пробудилось тщеславие мужчины, обладающего состоянием и красивыми любовницами. Ему сказали, что домнишоара, услышав о нем, велела передать, что немедленно придет. И правда, в комнату вошла, распространяя запах духов, Джорджета, одетая в чернее шелковое платье, а кельнер скромно удалился.