— При чем здесь домнул Феликс? Я с тобой говорю. Я буду просить домнула Феликса, с которым ты часто встречаешься, понаблюдать за тобой и сказать мне, с какими это женщинами ты постоянно бываешь, кто эта Джорджета, о которой я со всех сторон слышу.
— Вот, извольте! — изумился Стэникэ, взглянув на Феликса. — Эта женщина знать ничего не желает. Я вроде доктора, понимаешь? У меня контакт со всеми классами общества. Если артистка просит меня о помощи, не повернуться же к ней спиной?
— Какая там артистка, какая артистка? — оборвала его Олимпия. — Она...
Стэникэ принял целомудренно-негодующий вид.
— Дорогая, ты никогда не была такой нервной. В присутствии домнула Феликса, теперь, когда у нас в семье несчастье, ты устраиваешь мне сцены! Ты права, мы поговорим дома.
Все трое вышли во двор Костаке, так как Стэникэ настаивал, что надо проводить Феликса. Неожиданно они услышали отчаянный скрип, хриплый шепот заставил их вздрогнуть:
— Ну? Что случилось?
Это спрашивал, приоткрыв готическую дверь, дядя Костаке. Стэникэ немедленно нырнул в дом, обрадовавшись случаю избавиться от попреков Олимпии.
— Что случилось? Ему стало немного нехорошо, но в чем дело — одному богу известно! А что сказал доктор?
— Доктор! — вскинулся Стэникэ. — Жулик! Приходит, ощупывает тебя и говорит, что ничего точно не знает. Вы избрали хорошее ремесло, дружок! Он сказал, что будет видно позднее. Катар, удар — что-то в этом роде.
— Удар, — подтвердил Феликс.
— Вот-вот. И берет за это двадцать лей. Дают же дураки. А я дал только десять.
Стэникэ вытащил из кармана две серебряные монеты, подбросил их на ладони и сунул в карман.
— Дай сюда! — жадно сказала Олимпия.
— Погоди, дома! — возразил Стэникэ.
Наконец они ушли. Феликс вернулся в свою комнату и взял принадлежавший еще его отцу учебник общей патологии. Он перелистывал его, стараясь отыскать случай Симиона. Приступ афазии мог быть простым кровоизлиянием в мозг, но мог быть вызван и какой-то другой болезнью. Феликс отвергал даже самую мысль об этом другом заболевании. Это невозможно! Такой рохля, как Симион! Он опять взял тетрадку старика и перелистал ее. Между написанными в ней словами не было никакой логической связи, хотя какая-то нить ассоциаций как будто скрепляла их. Возможно, Симион упражнялся в каллиграфии — ведь он любил ручной труд. Но он дал ему, Феликсу, эту тетрадь как нечто такое, что может осчастливить человечество. Значит, он молол вздор? А может быть, просто перепутал тетради? Отилия говорила, что у Симиона в молодости бывали приключения. По правде сказать, если бы все окружающие не уверяли, будто Симион всегда вел себя подобным образом, Феликс мог бы клятвенно подтвердить, что старик помешан. Эта мысль увлекла Феликса. Он быстро соскочил с постели и, стоя босиком, вытащил из шкафа груду тетрадок по курсу психиатрии, прочитанному профессором, который его отличал. Он не был обязан посещать этот курс, но все-таки ходил на лекции и купил эти литографированные тетради. Он стал просматривать те лекции, которые слушал совсем недавно, весной, — они как раз касались данного вопроса. В его уме начала складываться определенная гипотеза. Феликс испытывал удовлетворение сыщика, напавшего на верный след. Он лег спать далеко за полночь, утомленный волнениями пережитого дня, и проснулся лишь около полудня, когда солнце уже стояло высоко.
Ночью ему приснилось, что вместо Джорджеты с ним Отилия. Он глубоко опечалился, ему казалось, что он осквернил ее святой образ. Феликс с ожесточением вымылся холодной водой, словно хотел смыть всякое воспоминание об этом сне. Идти в город уже было поздно, и он спустился вниз, чтобы прогуляться по саду. Вспомнив о Симионе, он спросил Марину:
— Как старик?
— Э, старик! Вы когда-нибудь слыхали, чтобы черт умер? — презрительно ответила она. — Поглядите, старик расхаживает по двору.
Феликс остолбенел. Взглянув поверх забора, он увидел крайне возбужденного Симиона, который в самом деле ходил по саду, заложив руки за спину и глядя в землю. Феликс решил подойти к нему и спросить, как его здоровье. Заметив юношу, Симион с кошачьей ловкостью подскочил к нему.
— Ты видел? — спросил он. — Свершилось великое чудо! Я был мертв — и я воскрес.
— Это правда, вы совершенно здоровы! — подтвердил Феликс.
У изможденного, почти совсем седого старика был неприятный пристальный взгляд фанатика. Все же слова его показались юноше разумными. Симион пророческим тоном продолжал:
— Я снова воскрес. Этого не случалось тысячу девятьсот десять лет. Я скажу тебе великую тайну! Тс-сс! А то еще кто-нибудь убьет нас. Я доверю тебе большую тайну, скажу, кто я такой...