Здесь читатель вправе поинтересоваться, как же удалось профессору Адриану Сальва отождествить рукопись, запечатанную в папке, номер которой, В-83276, ни для кого не имел ни малейшего смысла?
Чтобы понять это, посетим клуб “Agnus Dei” днем раньше. Профессор восседает в том же кресле, в котором мы увидели его на следующий день. Монсеньор Караколли тоже присутствует, но с ним пришел еще один ученый, который пока не появлялся на страницах нашего повествования. Это профессор Стэндап из Лондона, сотрудник Британской библиотеки, выдающийся специалист по средневековым рукописям, вот уже лет двенадцать прикомандированный к Ватикану, где он денно и нощно поносит римскую суетность и, в частности, ликер “Фернет-Бранка”, считая его жидкостью, пригодной лишь для того, чтобы до блеска начищать медные трубы.
Слуги во фраках и в белых перчатках с церемонной учтивостью подносят профессору Стэндапу традиционный напиток, но как только они оборачиваются к нему спиной, суровый британец опрокидывает содержимое бокала в стоящий рядом вазон с живокостью и заменяет его виски двадцатилетней выдержки, который он предусмотрительно залил в полый набалдашник своей трости. Самое удивительное во всем этом то, что живокость выдерживает нелегкое испытание с удивительной стойкостью, бросая достойному подданному Ее Величества открытый вызов.
Внешне Стэндап — воплощенный образец самого достоинства. Он одевается, как джентльмен из Лондонского Сити,— в черный камзол, полосатые брюки, белую рубашку с воротничком, на шее — черная бабочка в мелкий горошек, в петлице — красная роза, на несколько удлиненной и узкой голове — котелок. Русло, в котором течет его мысль, также достаточно узкое. Кажется, один только интерес приводит ее в движение — любовь к переводу. И переводит он почти все и почти со всех языков. Это настоящая машина для моментального перевода — не знающая отказа, способная понять самые редкостные языки, самые путаные наречия. Поэтому научный мир относился к профессору Стэндапу с уважением, в котором проглядывал некий суеверный страх.
Итак, Стэндап сидит, прямой, как палка, на стуле — он еще ни разу не соглашался удобно расположиться в одном из знаменитых кресел папского клуба. Как и апостольский нунций, он слушает разъяснения своего французского коллеги, профессора Сальва.
— Господа, когда вы любезно попросили меня присоединиться к поискам “Жития святого Сильвестра”, я понял, что мне надо прибегнуть к какому-нибудь абсолютно оригинальному способу расследования. Конечно же, зная о вашем высоком профессионализме, я не сомневался, что в течение многих лет, пока осуществлялись поиски, вы испробовали все возможные средства и что пути, по которым вы следовали, диктовались вполне логически обоснованными методами расчета. Стоило ли снова по ним идти? Очевидно, нет. Что же мне оставалось? Пути, диктуемые соображениями, которые принадлежат сфере чисто иррациональной мысли.
Стэндап, казалось, был раздражен этим вступлением. В его представлении, Сальва претендовал на роль Шерлока Холмса, хотя был он всего лишь Гастингсом без Эркюля Пуаро,— материал для сравнения воистину британский, что и не удивительно. Касательно же апостольского нунция, то он зажмурил один глаз, а другим принялся внимательно изучать картину “Снятие с креста”, приписываемую Рафаэлю, гордость клуба “Agnus Dei”, которая висела, заключенная в барочную раму, над львиной головой Сальва. Впервые Караколли обратил внимание на то, что Мария Магдалина уже держит в руках горшочек с ароматами, с которыми через три дня она пойдет к высеченной в скале гробнице. Эта деталь так сильно заинтриговала его, что он совсем не слушал дедуктивные рассуждения профессора, которые мы тем не менее приводим:
— Дорогие коллеги, я не сомневаюсь, что вы пытались проникнуть в тайну этих номеров, которые, подобно сфинксам, на протяжении многих столетий охраняли анонимность запечатанных книг. Мне почти сразу удалось обнаружить, что эти номера не имели ни малейшего значения и были проставлены совершенно случайно во время последней переписи, когда на папском престоле восседал Лев XIII. Я сказал “совершенно случайно”, потому что, само собой разумеется, этих папок никто не открывал и никакой системы нумерации не существовало, просто прежние номера заменили новыми, расставив их согласно размещению папок на полках. Что же касается первоначальных номеров, которые датировались самыми различными эпохами, а посему могли бы дать нам какой-то ключ к разгадке, то их просто выбросили за ненадобностью, причем не было сделано никакой попытки сохранить о них память.