Публика еще только начинала собираться, поэтому свободных столов было много, в том числе и несколько возле окна, так, чтобы видеть террасу и изображать любование видом Москвы. Вид этот при всей своей красоте обрыд до самых печенок еще вчера. Вера выбрала место с таким расчетом, чтобы не пришлось слишком сильно косить глазами на вход. Села, заказала бланкетт де вю под соусом велюте и бокал давешнего мозельского и просидела три часа без толку. Все, как вчера, с той лишь разницей, что сегодняшний официант не выказал удивления по поводу заказа белого вина к телятине. То ли был вышколен лучше вчерашнего, то ли просто Вера держалась более уверенно. И еще разговоры за соседним столом велись скучные – двое пожилых неинтересных мужчин, видимо, компаньоны, обсуждали открытие гастрономического магазина. Насколько поняла Вера, они собирались составить конкуренцию известному магазину Харитоновой, с того и место выбрали на Большой Дмитровке через два дома от него. Скучные слова «процент», «оборот», «выгода», «кредит» и им подобные навевали тоску. Вера с симпатией вспомнила о вчерашних чиновниках, их, по крайней мере, было нескучно слушать. Домой уехала раздраженная и с какой-то пустотой внутри. Ехала и все с тревогой прислушивалась к себе – уж не перегорела ли?
Оказалось, что не перегорела. На следующее утро Вера проснулась радостная и какая-то спокойная. Сидело внутри предчувствие чего-то хорошего. Так было в день выпускного бала, когда она познакомилась с Владимиром, и еще несколько раз. Предчувствие всегда сбывалось, оттого-то, наверное, Вера и была столь спокойна. И правда – зачем волноваться, если знаешь, что все будет хорошо? Спокойно было настолько, что Вера до самого вечера развлекалась такой кропотливой забавой, как вышивка. Подумала, что семейное гнездышко от украшений, сделанных собственными руками, становится только уютнее, и начала вышивать пейзаж. За образец взяла журнальную иллюстрацию – «Вечерний звон» Левитана, но строго ей следовать не собиралась, просто хотелось вышить что-то такое русское, пасторальное, чтобы непременно церковь и река. Так увлеклась, что просидела до самого вечера, кладя на полотно стежок за стежком.
Насчет наряда сегодня сомнений не было. Вера надела всего лишь раз «выгулянное» пепельно-серое муаровое платье, красиво переливающееся при движениях, и единственно подходящую к нему шляпку, маленькую, без полей, в виде турецкого тюрбана, украшенную черным агатом и страусиным пером. К такому наряду веер напрашивался сам собой, тем более что в небольшой Вериной коллекции из трех штук имелся подходящий – черный, резной, с яркими птицами. Пусть веер был японским, а тюрбан – турецким, все равно гармонично, потому что Восток и экзотика, решила Вера и отправила Клашу за извозчиком. Чтобы предупредить ненужные сплетни, прислуге все три дня подавалась версия Алексея о посещении поэтических чтений.
Сумочку Вера оставила прежнюю – черную парчовую, вышитую разноцветным бисером. Эта удобная, емкая и в то же время небольшая сумочка была у нее любимой, да вдобавок подходила едва ли не ко всем нарядам.
На Крымском Валу у пролетки надломилась ось. Ничего страшного, она не перевернулась, просто покосилась, но пришлось терять время на поиски другого извозчика. Как назло, мимо долго не проезжало ни одного свободного, а тот, к кому села Вера, сильно берег свою лошадь, и оттого они не ехали, а плелись. После того как Вера пригрозила, что за такую езду заплатит половину от уговоренного, поехали чуть быстрее, но все равно медленно. К Крынкину Вера приехала без четверти восемь и была недовольна тем, как она сюда добиралась.