Долго я терялся в догадках, представляя себе самых необыкновенных, по особенному чутких, незримо бегающих по земле птиц пустыни, умеющих ловко прятаться в норки при виде человека.
Недавно, как очень часто бывает, загадка неожиданно и просто раскрылась. Изнывая от жары, я сидел под кустом саксаула, наблюдая за песчаным муравьем. Передо мной в воздухе, выделывая сложные пируэты, трещала крыльями и крутилась кобылка. «Как ей не жарко в такое время распевать свои брачные песни» — подумал я.
Кобылка неожиданно упала на землю рядом со мною и громко и пронзительно зазвучала крыльями как та самая таинственная птица. Я окаменел от неожиданности. Неутомимый певец снова повторил свой изящный номер в воздухе и на земле опять закончил птичьей песенкой.
Много труда стоило мне изловить верткого летуна. Он оказался кобылкой Sphingonotus savinji. Раньше эта кобылка была редкой. Но в последнее десятилетие, я это хорошо заметил по частым путешествиям в пустыне, ее стало значительно больше. Интересно то, что по-птичьему она кричала только в самую жару, когда температура воздуха поднималась выше 32 градусов. Кобылка савиньи определенно обладала музыкальным даром, и ее брачные песни отличались большим разнообразием репертуара. Ни одна кобылка, обитающая в горах и пустынях Семиречья, в этом отношении не могла равняться с нею.
Обычно каждый самец имел свою территорию, которую старательно облетал, демонстрируя свое дарование. На земле нередко к солисту приближалась самка, и тогда между парой происходил обмен короткими музыкальными фразами. Впрочем, потрескивания крыльями самочек казалось однообразными. Большей частью дама хотя и удостаивала коротким вниманием кавалера, но отвергала его ухаживание и скачками удалялась прочь, а тот продолжал в воздухе громко напевать и демонстрировать фигуры высшего пилотажа.
Очень было интересно изучить песни замечательной кобылки. Они определенно складываются из множества разнообразнейших сигналов и каждый из них имеет какой-то свой особенный смысл и значение.
Ни раз я охотился с магнитофоном за этой кобылкой и все неудачно. Но однажды посчастливилось. Так же, как и в первый раз, неутомимый солист сам сел возле меня. Я же тот час подсунул у нему микрофон, привязанный на палку. Тут же неожиданно появилась и самка. К сожалению, разговор их был очень короток и непродолжителен. Кобылки чем-то не понравились друг другу и разлетелись в разные стороны. Но песня, хотя и короткая, запечатлелась на пленке.
Оса Колумбия откладывает яички при помощи длинного яйцеклада в тело личинок насекомых, обитающих в древесине. Самцы выходят из куколок раньше самок и принимаются разыскивать их по жевательному звуку, издаваемому челюстями при выходе из древесины. Этот жевательный звук различен у разных видов этого рода. Кобылка Паратилотропика руннери издает челюстями звуки в довольно широком диапазоне, которые вероятно, содержат целый код сигналов. Над их расшифровкой придется еще немало потрудиться ученым.
Как же живут те, кто не имеет никаких приспособлений для звуковых упражнений?
Древесный сверчок Меконема усиленно барабанит своим животом по ветке, на которой сидит, сообщая о своем существовании: крылья его непригодны для пения. По другим сведениям сверчок Меконема талассинум топает по ветке ногой и одновременно вибрирует брюшком. Кобылки Эфиппигера передают через почву друг другу сигналы дрожанием тела или через растение, на котором насекомое сидит. Для подачи же дальней сигнализации применяется обычное стрекотание.
Жуки-точильщики, сидящие в древесине, издают тихие и мерно тикающие звуки, постукивая головою о дерево. Этим приемом они пользуются собираясь выбираться из своих ходов, как бы договариваясь заранее о предстоящей встрече друг с другом. Эти звуки так сильно напоминают тиканье часов, что в Англии когда-то верили, что жуки точильщики предвестники смерти одного из обитателей дома, и отсчитывают приближение конца жизни. Из-за этой мрачной и понапрасну приписываемой способности их назвали могильщиками или жуками «часы смерти». Невинное постукивание головой крошеного обитателя сухой древесины, возможно, приблизило смертный час не одному из суеверных и мнительных жителей старой Англии.
«Часы смерти»
Первые дни в избушке, в которой я поселился в урочище Бартугай, было холодно и сыро. Но в тугае дров достаточно, печь полыхает жаром и вскоре в моем жилище и сухо, и тепло.
Ночью в урочище царит необыкновенная тишина. Поэтому, проснувшись, не особенно удивился, услышав как тикают ручные часы. Впрочем, часы тикали так громко и отчетливо будто находились под подушкой. Я же хорошо помнил, они — на столе. Засветил фонарик, посмотрел: часы на месте. Наверное, тиканье часов передавалось через стол по его ножкам к деревянному топчану на котором спал. Так решил и, подумав о том, что в городе никогда такое не услышишь, вскоре заснул. Но потом днем догадался. Часы тут не при чем. Топчан я соорудил из двух чурбаков ствола трухлявого дерева, прибив к ним доски. Уж не завелись ли в чурбаках жуки-точильщики и в прогревшемся домике затикали часами, постукивая своими головками о древесину. У них есть такая манера поведения.