Наклонив голову, Дуся писала любовное письмо. Я следила за ней, затаив дыхание.
Она писала долго. Перечитала, сложила вчетверо.
— У меня к тебе просьба, — сказала Дуся и покраснела. — Передай вот это письмо Коле…
Мне доверяют любовное письмо! Ну конечно, я передам, я найду Горохова хоть на краю света! Но, значит, они не переписываются и не кладут письма в дупло дуба? И, значит, Дуся первая написала письмо Кольке Горохову? Она объяснилась в любви!
— Дуся, — сказала я, — не переживай. Я сегодня же найду Кольку.
Кольку искать было легко. Не надо было идти даже в соседний двор или в соседний подъезд. Колька жил над нами, на пятом этаже.
Я вышла на лестничную площадку, села на подоконник и сделала вид, что читаю.
— Что это ты читаешь? — спрашивали все, кто проходил мимо.
— Про кроликов, — говорю, — и про их развитие.
Каждый останавливался, вначале удивленно смотрел на меня, а потом заглядывал на обложку.
— Гм… И правда, про кроликов. Ты что — кроликов собираешься разводить?
— Собираюсь, — говорю, — собираюсь.
И чего спрашивают, и чего останавливаются — будто на самом деле интересно. А на самом деле едва ли интересно. Ведь все равно, что я отвечу, никто и не ждет правды. Вот идешь, например, по улице, обязательно кто-нибудь встретится и спросит: «Куда пошла?» Я обычно отвечаю: «К бабушке». Говорят: «А-а!» А бабушки у меня и нет.
И тут: не буду же я объяснять, что сестра Дуся написала любовное письмо рыжему Кольке Горохову и я должна его передать. А для этого я взяла из книжного шкафа первую попавшуюся книгу, села на подоконник и делаю вид, что читаю, а на самом деле жду Кольку Горохова.
— Собираемся, — говорю, — всей семьей кроликов разводить. Уже семь штук купили, под кроватью живут.
— Только ни в коем случае не пускайте туда кошку, — сказала пенсионерка Анна Павловна из тридцать девятой квартиры, сухонькая такая старушка в смешном берете. Она с детства обожала кроликов.
— Как только мы купили кроликов, кошку тут же продали за два рубля, — сказала я.
— Да что вы! — всплеснула руками Анна Павловна. — У вас был такой прекрасный кот.
И тут разговор пошел о котах. Анну Павловну остановить было трудно, она говорила и говорила. Может быть, с ней никто всерьез не разговаривает, и она обрадовалась, что я сижу на подоконнике да еще читаю про ее любимых кроликов?
Но все равно я почти не слушала Анну Павловну. Вдруг сейчас пройдет Колька Горохов? Как же я передам ему письмо?
От досады я стучала пятками по стене. Дусино счастье было на волоске! И все из-за кроликов!
— Ты знаешь, милочка, у меня в тысяча девятьсот тридцать пятом году был сибирский кот.
— Знаю, — говорю.
— Ну, как же ты можешь знать? В это время еще не родилась твоя мама. Ничего ты не знаешь!
— Не знаю, — говорю.
Сейчас непременно пройдет Колька Горохов.
— Ты знаешь, милочка, этот кот попал под трамвай.
— У нас тоже двух кошек задавило, — сказала я, прислушиваясь к шагам на первом этаже.
— Не может быть! — ахнула Анна Павловна.
— Они просто сами под трамвай лезут, хоть на веревочке води.
И в это время появился Колька Горохов! Только не с первого этажа, а со своего, пятого. Почему-то я приготовилась к тому, что он будет подниматься по лестнице — медленной, усталой походкой. А он промчался по перилам, как вихрь.
— Боже мой! — испуганно сказала Анна Павловна.
А я чуть не ревела. Догнать его! Сейчас же догнать, чего я сижу!
Я соскочила с подоконника. Забыла впопыхах книгу.
— Дарю вам книгу! — крикнула я оскорбленной Анне Павловне и, как Колька Горохов, понеслась по перилам вниз.
Колька Горохов стоял на лестничной площадке второго этажа и сосредоточенно рассматривал, не порвал ли штаны.
Меня охватила робость. Но я вспомнила бледное лицо Дуси, и это придало мне мужества. Я подошла к нему и твердо сказала:
— Здравствуй, Коля!
Он без интереса посмотрел на меня и сказал:
— Привет!
— Тебе письмо, — сказала я и почувствовала, что покраснела, как тогда Дуся.
Колька посмотрел на меня с интересом.
Я достала из кармана письмо, подала ему, повернулась и помчалась вверх, перескакивая через ступеньки.
У дверей квартиры я остановилась, отдышалась. Колька сейчас, наверно, читает письмо где-нибудь в уголке. Что все-таки написала ему Дуся? Мне страсть как хотелось прочитать, но я переборола свое позорное желание. Иначе я бы не уважала себя. А не уважать себя — последнее дело, говорит папа.
Наверно, Колька читает письмо. Он с ума сойдет от счастья.
Я нажала на кнопку звонка. Дверь открыла Дуся. Она вопросительно посмотрела на меня.
— Он чуть не сошел с ума от счастья, — шепотом сказала я. — Сейчас читает письмо в уголке.
Лицо Дуси осветилось улыбкой.
— А, пришла, — сказала мама. — Иди ешь, мы уже пообедали.
Только я начала есть, как пришел папа и испортил мне аппетит.
— Покажи-ка, — говорит он, — кроликов, которых ты под кроватью разводишь.
У меня кусок в горле застрял.
— Каких кроликов? — говорю я, глядя в тарелку.
И тут папа рассказывает. Встречает его вот только что, пять минут назад, соседка Екатерина Григорьевна и говорит:
— Никогда не знала, что вы разводите кроликов.
— Каких кроликов?
И тут выясняется, что весь двор знает, что мы разводим кроликов, только он, глава семьи, не знает.
Мама стояла и укоризненно смотрела на меня. Дуся, закусив губу, чертила ногой по полу.
— Почему именно кроликов? — вздохнула мама. — Почему не морских свинок?
— Да, почему?
Опять — почему, и опять думают, что тут же все и выложу.
— Я хотела купить кролика и подарить зоопарку, — сказала я. — А свинок я просто не люблю.
Они еще долго мучили меня, наконец устали.
— Мы совсем не знаем своего ребенка, — грустно сказал папа маме. — Посмотри на Дусю — что общего между ними? С Дусей никаких осложнений.
На следующий день мы с Дусей шли в школу, сильно волнуясь.
— Тебе страшно встречаться с Гороховым, да? — спрашиваю я Дусю.
— Да.
— Ему, наверно, тоже страшно. Даже мне страшно. Всем нам страшно. А все думают, что мы идем себе в школу, помахиваем портфельчиками, только и всего.
Как долго длились уроки в школе! Еле-еле дождалась последнего звонка, схватила портфель и выскочила из класса. Скорее узнать, как там Дуся.
Недалеко от школы, на углу, я увидела Кольку Горохова. Он кого-то ждал. Стоял и вертел головой. Наверно, Дусю. Но Дуся учится в другой школе и этой дорогой не ходит. А почему Колька здесь? Он же учится вместе с Дусей.
Я поравнялась с ним.
— Привет! — сказал Колька и усмехнулся.
«Чего он усмехается?» — подумала я.
— Передай! — сказал он и сунул мне в руки записку. — Пока! — И пошел.
Забыв про уважение к себе, я развернула записку. По диагонали крупными узкими буквами было написано: «Дура!»
Что?! Я перечитала еще раз. «Дура!»
От возмущения у меня перехватило дыхание.
Я зашла в сквер, села на скамейку. Надо все обдумать. В голове у меня все перемешалось. Единственная девушка во всей Вселенной написала письмо рыжему Кольке Горохову, и он назвал ее дурой. Она же ему про любовь писала! Татьяна Ларина тоже писала. Об этом даже на диспуте учитель литературы Роберт Владимирович говорил. Евгений Онегин хоть и лишний был человек, но не назвал ее дурой! Он ей объяснил, что они разные люди. Татьяна, наверно, умерла бы, если бы Онегин назвал ее дурой. Дуся тоже, может, умрет.