— Оно то так, дружище Ральф, безвольный рохля нам ни к чему, — почесав затылок, признал Кол. — Но, по-моему, у неё, у тигры, этой самой боевитости через край.
— Молодая ещё, но со временем обтешется. Да вы себя вспомните в её годы, — продолжил я реабилитацию упомянутой «тигры».
— А верно, — первым признал Колесо, — мы в юности тоже были задиристые, нахальные и дерзкие. Помнишь Жура, как, будучи семнадцатилетними сопляками, ты, я да Коротышка Бэн, подрались в таверне «У семи дорог» с тремя взрослыми мужиками? Ох, и досталось же нам тогда…
— Как не помнить, — Журавль красноречиво потёр руками свои рёбра. — Ведь одними ушибами тогда отделаться не удалось. Имелись и переломы.
— А всё из-за тебя, идиота, — не преминул укорить Колесо. — Зачем предложил отбить у тех здоровенных быков их девчонок?
— Эту идею, которую ты, кстати, не отверг, мне нашептало вино, коим мы впервые в жизни по настоящему упились, — поведал не столько толстяку, сколько мне, Журавль. — К тому же блондиночка там была… головокружительная.
— Скажи спасибо нашим отцам, за то, что вовремя подоспели. Иначе она бы оказалась последним приятным воспоминанием в твоей жизни. Хм-м, да пожалуй, и в моей, — наставительно заметил приятелю Колесо, раскуривая извлечённую из кармана трубку. Затем, выпустив густую струю ароматного дыма, он риторически вопросил: — А разве такой как я, заслуживал подобной участи? Нет, отнюдь нет. Но дурное влияние близкого друга — весьма пагубная вещь. Под него трудно не подпасть действительно приличному, воспитанному юноше.
— Да ладно лицемерить, строя из себя образец для подражания молодёжи, — хохотнул Журавль, в свою очередь, доставая трубку и кожаный кисет. — Лучше освежи в памяти свой личный проект. Ну, тот, с хряком-переростком.
— Ну, вытащил на белый свет историю! — Возмутился Кол, вскакивая со скамьи. — Да нам тогда лет по двенадцать было. Это детская шалость, она не в счёт.
— Тем не менее, отлупили нас за неё по взрослому, — напомнил толстяку Журавль.
— Эге ж, плетью-пятихвосткой по заднице без порток, — уточнил Кол, согласно кивая головой. — Впрочем, признай, дело того стоило.
— Само собой разумеется. Само собой… — без особой уверенности протянул Жура.
— А весело как было! — внезапно воодушевившись, воскликнул Кол. — Так же, друг?
— Не то слово, но только вначале, — ответил Жура, лишь частично разделив мнение своего приятеля. — Потом… Смеяться уже не хотелось.
— А о чём речь? — заинтересовался я. — Ну-ка, выкладывайте.
— В те, ныне далёкие времена, мы частенько делали набеги на чужие сады, — принялся рассказывать Кол, несколько раз глубоко, с наслаждением затянувшись. — И вот однажды нелёгкая занесла нас за один весьма высокий забор, во владения тогдашнего Главы Совета Старейшин нашей Общины достойного Бургуса, по прозвищу Туча. А тот славился оч-чень крутым нравом далеко вокруг.
— Но какие лакомые у него росли груши! Лучшие во всём центральном посёлке, — сладко причмокнув, с ностальгическим сожалением вставил своё замечание Жура.
— В общем, хозяин нас поймал и, отобрав плоды, напиханные за пазухи, здорово оттрепал за уши, — продолжил между тем, повествование Кол. — И меня разобрала такая злость… Ведь груш-то не попробовали, а взбучку — получили. И я решил отомстить. Благо случай представился довольно скоро. Через пару дней я случайно услышал от родителей, что Бургус с домочадцами отправляется в гости к Главе соседней Общины. Ну, и мы с Журавлём, согласившимся участвовать в «акции возмездия», забравшись на дерево по соседству с усадьбой обидчика, терпеливо дождались момента, пока тот с семейством не скрылся из виду в конце своего переулка. А потом мигом оказались в заветном саду, где набили грушами под завязку два прихваченных рюкзака. Затем пришёл черёд главного мероприятия. С заранее припасённой краской и кистью мы вошли в свинарник и самому громадному хряку с обоих боков крупными буквами написали: — БУРГУС. Но, не удовлетворившись этим, мы ещё водрузили на его голову хозяйскую шляпу, которую надёжно удерживала верёвочка, завязанная внизу на двойной узел. После чего, данная особь была отделена от себе подобных и по прошествии долгих трудных переговоров (тут подразумеваются гонки, как за кабаном, так и от него родимого) выпущена на свободу. То бишь, на улицы нашего славного Лугового посёлка. И пошла потеха… Все, кто видел нашего кабанчика — ржали будто ненормальные. А дело происходило в воскресенье, и народу везде было множество. Поймал своего «двойника» уже сам Бургус по приезду домой в понедельник. И началось следствие по делу об оскорблении чести и достоинства должностного лица…