Последние слова Маргарита произнесла жёстко и громко. Не столько для него, сколько для остальных, и те, опустив глаза и одобрительно кивая, заелозили брендированными ручками в красных корпоративных блокнотах.
"Не зря говорят, женщины эмоционально сильнее, - подумал он, - мне бы сейчас ружьё".
***
Он быстро шёл к лифту по длинному коридору бизнес-центра "Космос". В ушах заезженной пластинкой монотонно крутилось гадкое хихиканье за спиной.
"Дай Маргарита команду "ату", с каким животным наслаждением они растерзали бы меня", - подумал он.
Перед лифтом его догнал Пётр Петрович.
- Отгреб по полной, Иванович? - ехидно хлопнул по плечу веснушчатой ладонью, - теперь всю неделю на ковёр к "крёстной". Как ты её выдерживаешь? Я давно бы уволился. Хотя... ну уволишься ты, и куда...? Да уж, Иванович, терпи.
Он громко и противно расхохотался.
- Ну, давай, до вечера, - и строго пригрозив пальцем, добавил: - и про отчеты не забудь!
Ускорив шаг, рыжий начальник через мгновение скрылся в плотно набитой кабине лифта.
"Смейся, смейся, - проводил взглядом Алексей Иванович. - И для тебя патрон найдется".
2
Холодный дождь шёл целый день, который незаметно перерос в невыносимо мрачный вечер. Ноябрь - месяц, когда депрессия достигает своего годового максимума, а сегодня, как назло, она усилилась начавшимся сутра насморком и головной болью.
В блеклом свете луны песчаная тропинка блестела небольшими мелкими лужицами, разбросанными на чёрном мокром песке. Туфли совсем промокли. С трудом огибая лужи, он, наконец, добрался до калитки. Остановился отдышаться. Открыл навесной замок и ступил на вымощенную галькой дорожку, ведущую к крыльцу небольшого загородного дома. Здесь он жил вот уже три года. Дом достался по наследству, да так и остался единственной собственностью после кошмарного двадцатилетнего брака. С бывшей женой отношений он не поддерживал, а единственный взрослый сын много лет жил за границей и скорее всего, забыл о существовании отца. Вот так, каждый вечер, он приезжал сюда после работы, готовил нехитрый ужин и забывался нервным беспокойным сном.
Он почти поднялся на крыльцо, как вдруг где-то совсем близко, в кустах малины услышал тихий собачий рык.
"Что за чёрт", - подумал, всматриваясь в темноту зарослей.
Нащупав выключатель, зажег над дверью уличный фонарь, привычно сунул руку в карман пальто за ключом и вдруг замер, почувствовав, как что-то неестественное и пугающее наполнило осенний воздух. Он понял, вернее, почуял каким-то неведомым чутьём, что не ноябрьский мокрый ветер пронзил холодом его спину, то был чей-то ледяной взгляд. Спиной ощущая этот взгляд, ощутил в груди выше солнечного сплетения притаившийся комок страха. Он прислушался и различил глухое рычание за спиной. Обернулся и застыл. Перед ним, оскалив белые клыки, приготовилась к прыжку огромная чёрная псина. Дождь ручьями стекает с длинной слипшейся шерсти, уши поджаты к голове, сморщенный напряженными складками нос судорожно вдыхает сырой осенний воздух. Широко раскрытая черная пасть, обрамленная крепкими белоснежными клыками, блестящими в свете фонаря, с вязкими тонкими струйками стекающей слюны завораживала и леденила кровь.
Он сразу понял - перед ним враг. Отступив на полшага в темноту дома, левой рукой нащупал грабли, оставленные утром у дверного косяка. Крепко сжав древко, медленно выставил перед собой так, чтобы металлическая часть стала препятствием для прыжка рычащей твари. Собака поняла его намерения и на мгновение расслабила задние лапы, будто передумав нападать. Но тут же, сжалась в пружину и бросилась на выставленные грабли, вцепившись в них с остервенелым рыканием и лаем. От неожиданности он непроизвольно подался назад, не удержался и повалился на спину. Он не заметил, ещё одной пары глаз, блеснувших в темноте кустов, перед тем как в ногу острыми ножами вонзились крепкие собачьи клыки. Большой рыжий кобель, выскочивший откуда-то сбоку, впился зубами так, что болевой шок пронзил виски мощной струей крови. Всюду слышался лай и, словно на запах человеческого страха, из тьмы на свет выскочила целая свора собак. Он стал неистово бить граблями рыжего по выгнутой спине так, что древко, не выдержало и от ударов переломилось пополам. Рыжий отпустил ногу и с визгом бросился обратно в темноту. Окровавленная нога горела. Лежа на боку, он приподнялся на локте, размахивая обрубком древка перед собой, свободной рукой судорожно нащупывал в кармане ключ. Собаки, диким лаем подзадоривая друг друга, окружали со всех сторон. Наконец ему удалось достать ключ. Отчаянным усилием, приподнявшись всем телом, он попытался вставить его в замочную скважину. В это время одна из дворняг вцепилась в носок туфли и потянула, оттащив от двери почти на метр. Тут же черная сука, по всему вожак стаи, впилась в локоть. От боли он выронил ключ и тот со звоном покатился под крыльцо. Какое-то животное отчаяние охватило его. Он неистово заорал так, что вцепившаяся в туфлю псина на миг ослабила хватку. Свободной ногой он ударил её под дых и, взвизгнув, та отлетела к калитке. Пересиливая боль он поднялся на колени и вцепился в слюнявую морду висящей на руке чёрной суки. С силой потянул вверх, пытаясь высвободить локоть из пасти. Разорванный рукав липкий от крови мешал второй рукой добраться до вонзившихся в плоть острых клыков. Он с силой притянул руку к себе, и на мгновение их глаза встретились. Глаза чёрной суки оказались совсем рядом. В них была дьявольская смесь звериной злости и беспредельного превосходства. Собака не собиралась сдаваться. Она жаждала победы.