Для нас были забронированы два одноместных номера на четвертом этаже, каждый по триста шестьдесят долларов (Ого-го!). Мы договорились с Жаном по-быстрому освежиться, переодеться, и спуститься в кафе или ресторан, дабы поужинать, и составить план наших дальнейших действий.
Через полчаса мы уже сидели в прекрасном ресторане и потягивали, я — коньяк, а Жан — холодный мартини по десять (ого!!!) долларов за бокал. Да, сюда, естественно, не долетала ставшая уже привычной городская вонь. Здесь все было цивильно и прекрасно, могло даже показаться, что находимся мы не в самом центре Африканского континента, а, скажем, где-то неподалеку от Тверской или Кутузовского проспекта. Ибо, чего греха таить, и у нас есть места, где бокал мартини обходится в десять зеленых! Но как же хорошо было, хоть немного расслабиться, заказать приличную еду, сидеть и наслаждаться достижениями цивилизации и комфорта.
Покончив с бифштексом, мы заказали кофе и по рюмке коньяка. За такую бешеную стоимость на большее мы не отважились. Хорошо еще, что я предусмотрел нечто подобное, и на дне моей сумки покоилась полная бутыль любимого Хеннесси!
Мы обсудили встречу с Антуаном Мабобу, и я рассказал Жану о том отвращении, которое испытал к доктору, рассматривая его череп. На это Жан пояснил, что африканцы в принципе не страдают таким распространенным у нас недугом, как мужское облысение, но у каждого десятого представителя мужского пола имеются дефекты кожи, известные под названием "затылочные келоидные рубцы". Это заболевание приводит к образованию прыщей и рубцов, а также облысению затылка, и скорее всего, профессор Мабобо страдал именно этим недугом. В любом случае, он и без того был пренеприятнейшим типом, и в этом Жан был полностью со мной согласен.
Мы еще немного посудачили о том, о сем, решили, что завтра утром, когда познакомимся со своим проводником, сразу же съедем из гостиницы (такие цены не для нас!), и направимся в сторону джунглей, а там уж как повезет! Около полуночи мы разошлись по своим номерам, но я еще долго не мог уснуть, хотя стеклопакеты номера не пропускали ни ароматов, ни малейшего шума извне. В какой-то момент я даже встал, откупорил бутылку коньяка и выпил пару рюмок, сидя в плетеном кресле и покручивая в пальцах мешочек гри-гри, по-прежнему висевший у меня на шее. Я осторожно снял его и положил на столик у кровати. В конце концов, ну, что может случиться со мной ночью в номере пятизвездочного отеля? После этого я лег и довольно быстро забылся тревожным сном, перемежаемым кошмарами в виде господина Мабобо, зловеще ухмылявшегося в преддверии готовящегося убийства.
И вот наступило наше первое солнечное, жаркое конголезское утро. Несмотря на кошмарные сны, я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Принял душ, побрился и уже собирался выходить, когда вдруг вспомнил, что мешочек-оберег так и остался лежать на тумбочке. Я вернулся, надел на шею свой талисман и мгновенно почувствовал легкое головокружение. Н-да, все же ночь, полная кошмаров, не может пройти без следа! Я вышел, и не успел постучаться в номер к Жану, как его дверь открылась, и он появился на пороге. Выглядел он уставшим, под глазами залегли темные круги, лицо было помятым и каким-то серым.
— Плохо спал, — пожаловался он, — всю ночь снился этот Дракула!
— Тогда уж Блакула! — смеясь, сказал я. — Знаешь, в семидесятые годы американцы сняли фильм о том, как граф Дракула решил создать себе двойника на африканском континенте, ну и назвал его Блакулой!
— Хм! Никогда не слышал о таком, но нам подходит. Этот и впрямь настоящий кровопийца, по нему видно. Отныне буду звать его Блакулой!
— А знаешь, мне ведь приснилось то же самое! Всю ночь он строил нам всяческие козни! Кстати, ты плоховато выглядишь.
— Так и по твоему виду не скажешь, что ты крепок и здоров!
Мы понуро спустились в кафе и позавтракали как можно плотнее, ведь неизвестно, когда мы сможем сделать это в следующий раз, и что и где нам предстоит съесть. Ровно в девять часов мы были в холле и не сводили глаз с входной двери. Минут через пять в ее проеме показался тщедушного вида конголезец, который, нервно озираясь, поймал нас в поле своего зрения, приблизился семенящей походкой и спросил на понятном французском языке у Жана: