Выбрать главу

Жан был настолько подавлен, что злость моя стала улетучиваться и, вот же сердобольный русский человек, мне стало его жаль. Господи, меня бы кто пожалел!

— Ладно, даритель, — сказал я, трижды вздохнув, а это, говорят, наиболее простой способ концентрации душевных сил, — теперь уже поздно разбираться, зачем и почему ты это сделал. Теперь нужно думать, как избавиться от этого исчадия ада. Давай, звони своему профессору.

Однако дозвониться до профессора оказалось делом не простым. Его телефон оставался занятым целый час, все это время мы продолжали сидеть в кафе, и я успел выслушать от Гебауэра еще несколько леденящих душу историй. Большой дар рассказчика у человека!

Набирая номер профессора в очередной раз, мы уже было подумали, что его телефон попросту не работает, когда ученый все-таки ответил на звонок. Он был истинным фанатом своего дела и допоздна засиживался на работе, копаясь в бумагах и уходя с головой в нравы, обычаи и быт повседневной культуры народов Конго. Звали профессора Петр Степанович Коломейцев, именно ему и звонил Жан после нашей последней встрече в кабинете у Татьяны, и, поскольку, как я понял, тот был уже посвящен в истоки дела, долго объяснять ничего ему не пришлось. Профессор настоятельно рекомендовал незамедлительно приехать к нему, продиктовал нам адрес своего института и даже заверил, что предупредит охрану о нашем приезде.

Институт Этнологии и Антропологии, в котором работал профессор Коломейцев, находился на Ленинском проспекте, то есть сравнительно недалеко, и я надеялся домчаться до него минут за пятнадцать. Гебауэр поехал со мной и по дороге рассказал, что познакомился с ученым лет десять тому назад, когда работал в Камеруне.

— Ты жил в Камеруне? — Я был искренне удивлен. — Ну, ты везде успел отметиться! И что же ты там делал?

Жан усмехнулся:

— Можешь не поверить, скрывался от французского правосудия. Но это старая и не интересная история. Так вот, в то время Петр занимался изучением истории и особенностей развития пигмейских племен. Он и вообще помешан на истории Центральной Африки, а тогда все уши мне прожужжал о вымирающем контингенте пигмеев, несчастных аборигенах, которые под натиском враждебных племен были вынуждены отойти в таинственную глубину тропических лесов Конго и Камеруна. Он даже брал меня однажды с собой в экспедицию в эти лесные дебри. Должен признаться, было весьма интересно, и я был чрезвычайно доволен. К твоему сведению, профессор мировая величина, признанный специалист по проблемам африканского континента и он обязательно поможет нам.

— Хотелось бы надеяться…

Так, с мало значащими разговорами о далекой Африке, мы и добрались до института. Профессор не преувеличивал, и хотя время было не столь уж позднее, а охранник, вышедший на наш требовательный звонок, был сонным и недовольным, но он явно поджидал нас и, отперев дверь, подробно объяснил, куда и как нужно пройти, чтобы встретиться с заслуженным ученым. И, несмотря на инструктаж охранника, мы все равно заблудились в бесконечных, тускло освещенных коридорах большого научного учреждения и проплутали где-то минут пятнадцать, если не больше. Когда же, наконец, нами была обнаружена заветная дверь с табличкой «Коломейцев П.С.», мы облегченно вздохнули и вошли.

Петр Степанович нервно расхаживал по кабинету, ожидая нашего прихода. По всей видимости, охранник предупредил профессора о нашем приезде. Кабинет его оказался довольно просторным, но хотя основным и явно уважаемым предметом в нем являлся письменный стол, свободное пространство было явно ограничено. Вдоль окна стоял ряд разномастных стульев, штук пять, за потертым рабочим столом был натянут экран для просмотра слайдов или кинофильмов. Весь оставшийся периметр был заполнен стеллажами, все полки которых занимали беспорядочно сваленные в живописные кучи какие-то папки, книги и толстенные тетради. Создавалось впечатление, что стеллажи распирает растущая документация, и они вот-вот развалятся. Рядом с ними стояли огромные рулоны, как мне показалось, географических карт. В углу, за дверью, притулился еще один шкаф со стеклянными створками, он был полностью забит какими-то непонятными предметами, склянками, статуэтками, осколками глиняных кувшинов, пучками травы, колокольчиками и разноцветными каменьями. Сразу было понятно, что это кабинет ученого, безумно влюбленного в свое дело.