Художник распахнул дверь.
– Заходи!
В комнате было тепло, почти жарко. В огромном камине весело прыгали языки рыжего пламени. Горела картина, шипела краска. ЗАГРЕЙ присел к огню. Полотно было еще почти целым, лишь по краям его облизывали оранжевые язычки. ЗАГРЕЙ увидел женщину в объятиях монстра. Ее тело дергалось – наконец она дождалась Венерина спазма.
Подпись «Вин» уже сгорела.
– Это все-таки здорово, – бормотал художник, потирая замерзшие руки.
– Что здорово?
– Я успел написать целую картину и начать еще одну. Пока эта будет гореть, я закончу вторую и начну третью. И напишу... Да, напишу почти до половины. Теперь каждый раз я успеваю чуть-чуть больше. Скоро у меня останется целая лишняя картина, которую не придется жечь.
Чудище отпустило женщину и попыталось выскочить из огня, но не получалось: холст уже обгорел с краю, и жаркие рыжие языки фыркали жаром в морду твари и отгоняли вглубь картины. Изумрудное море шипело, испаряясь.
Художник встал к мольберту и стал спешно работать. Надо было успеть, пока горит картина, создать новую.
– Ты похож на Калипеда, который все бежит и бежит, а ни на локоть не сдвинулся, – заметил ЗАГРЕЙ.
– Я сдвинулся! – тряхнул спутанными волосами художник, не отрываясь от работы. – Я пишу лишнюю картину! Лишнюю! Несгораемую! Понимаешь? А, ничего ты не понимаешь. Ты кем прежде был?
– Я не был прежде. Я все время – сейчас.
– Забыл, значит. Все забыли. А я – нет. Я знаю, что был художником.
– Заткнись! Я не забыл! – крикнул ЗАГРЕЙ, внезапно выходя из себя. – Просто не был прежде – и все. Только сейчас.
– Забыл, – удовлетворенно хмыкнул художник. – Вот там зеркало в углу, погляди, может, поможет. Хотя, сказать по правде, никому не помогает. Мне – тоже.
ЗАГРЕЙ подошел. Он знал, что увидит отражение, но все равно немного боялся. А вдруг – нет? Но отражение послушно явилось. Лицо с курносым носом, детским ртом и круглыми удивленными глазами – то ли серыми, то ли зелеными, русые растрепанные волосы – облик вечного подростка, который почему-то хочет выглядеть взрослым.
– Ну, видишь отражение? – спросил художник, не поворачивая головы и азартно кладя мазки – спешил закончить подмалевок.
– Вижу.
Художник фыркнул, нехотя отложил кисти и подошел. Его отражение в зеркале не появилось, но зато Вин увидел отражение ЗАГРЕЯ.
– Как это у тебя получилось, а? – просипел художник. Плечи поникли.
– Я же сказал: всегда был здесь. И зеркало это знает и видит меня.
– Ты врешь! – Вин задрожал, хотя в комнате было нестерпимо жарко – с ЗАГРЕЯ пот так и катился.
– Я тут родился, – упрямо повторил ЗАГРЕЙ. – Просто родился в этом мире.
– Уходи, – прохрипел Вин. – Мне надо работать. И зеркало возьми, мне оно ни к чему.
Он кинулся к мольберту. Принялся спешно скрести мастехином по холсту.
– Не получилось. В первый раз не получилось. Ну вот, теперь я не успею… никогда не успею… Нельзя ошибаться… не успею…
ЗАГРЕЙ взвалил тяжелое зеркало в узорной раме на спину и вышел из комнатушки художника. На лестнице его обдало холодным воздухом, мокрая рубаха прилипла к телу, и он задрожал.
Глава 2. Нин-Ни
Глава 2
НИ-НИ
ЗАГРЕЙ накинул черную блестящую куртку, сунул гранат (какой-то шишковатый и напоминающий скорее булыжник) в карман и вышел из дома. Куртку ему подарила Прозерпина. У мужа стащила. Шикарная куртка. Каждый день выглядит как новая – кожа похрустывает при каждом движении, сверкает, заклепки так и горят. Одно неловко: велика и в плечах, и по длине. Сразу видно – с чужого плеча.
Дойдя до перекрестка, ЗАГРЕЙ остановился, прислушался. Было тихо. Значит, Титанов рядом нет. Уже несколько дней ЗАГРЕЙ их не видел. Это могло бы обрадовать, если бы такая тишина не была подозрительной.
ЗАГРЕЙ шел по знакомой улочке. Слева и справа глухие серые заборы, без дверей, без ворот из рифленого металла, из дерева, из камня, из бетона, материал на любой вкус. Улочка петляет, заборы вьются и с каждым извивом становятся все выше и выше. Почва медленно понижается, камни под ногами пляшут и норовят ускользнуть. Вскоре булыжник не различить, под ногами чавкает жижа, ржавая вода собирается в лужи. А заборы уже так высоки, что теряются в сизом тумане с реки. Слнце можно увидеть лишь на берегу реки – а чуть отойдет – либо туман, либо низкие серые плотные облака. Наконец, последний поворот, слева знакомая ржавая дверь, единственная на этой улице, и рядом узенькое окошечко, забранное решеткой.